Rossija (reload game)

Дедушка старый, ему всё равно…

И прежде даже, чем благочинник осел на пол, свернувшись аккуратным калачиком и зажимая простреленный живот, а монахи выкарабкались из ступора, старик-стремянный открыл огонь на поражение из еще одной пары пистолей, терпеливо дожидавшихся своего часа под покровом хорькового меха, а воевода добрался уже до своей старой-верной сабли. ТрУсами монахи не были, и наутек не бросились — но боевой опыт их оставлял желать лучшего. Всё было кончено буквально за минуту: старый конь борозды не испортит.

Но ведь и — глубоко не вспашет, как гласит финальная, обычно забываемая, часть сего присловья. Как треснуть булавою (или саблей) воевода был еще не слаб, но вот удерживать в поле зрения одновременно всё творящееся вокруг — увы, увы!.. Вот и упустил из виду безоружного и вроде бы выключенного уже из игры серебряной пулей упыря-благочинника, и с запозданием среагировал на предупреждающий оклик «Боярин, сзади!» — а тот, собрав последние силы, прянул с полу и по-собачьи вцепился зубами в левую кисть воеводы…

Бельский, борясь накатывающим беспамятством, переводил взгляд с запоздало обезглавленного тела упыря — то на свою прокушенную кисть, то на саблю в другой руке, отгоняя предательски-малодушное «А, может, обойдется-рассосется?» Нет, не рассосется. И, пока он еще человек…

Протянул саблю окаменевшему Евсеичу и приказал:

— Руби — по локоть! Сей же миг!

— Боярин!..

— Руби!! Кому сказано?!!

Холод, холод. Тающий на лице снег — оттого и очнулся. Культя примотана к груди, грамотно. Евсеич везет его впереди седла — аккуратненько, будто умыкаемую невесту…

— Евсеич! Куда?

— На Знаменку эту ихнюю — куды ж еще-то?

* * *

В дверь Вологдинского кабинета резко постучали, и на пороге, не дожидаясь даже разрешения войти, вырос возвышенный им поутру до адъютанта Хан — и вид у бывшего командира группы захвата был совершенно офонарелый.

…За сегодня на Знаменку стеклось, мелкими ручейками, немало неожиданного народу — от оставшихся беспризорными приказных до смоленского героя Бельского (этот отбился, когда за ним пришли, потеряв при этом руку), — но узреть тут командира всех военизированных формирований Дневного дозора Иво Шенкенберга, собственной персоной, не ожидал, конечно, никто. И не подоспей вызванный Ханом Вологдин вовремя — такого перебежчика бы, пожалуй, шлёпнули на месте, невзирая на заступничество предусмотрительно прихваченного тем с собой годуновского лазутчика Векшина, засыпавшегося в Кремле и ожидавшего уже лютой смерти.

Иво был когда-то «рыцарем-разбойником — Raubritter», каких немало водилось в Эстляндии. Под занавес Ливонского похода его крохотное поместье спалили дотла молодцы Курбского, и он стал просто разбойником, безо всяких уже облагораживающих довесков. Дальше, однако, он и глазом не успел моргнуть, как оказался «легендарным полевым командиром, лидером эстляндского Resistance». Потом «партизанскую бригаду» его расколошматили вдребезги малютины Sonderkommando (по большей части из таких же Raubritter'ов как и он сам, но только поставивших на правильную лошадь), а Иво, с разбитой и оцененной головой, чудом улизнул через границу. Ничего кроме как добывать золото при помощи стали Иво сроду не умел, так что пришлось ему наниматься к московитам, «в услуженье к Кровавому режиму». Будучи, впрочем, человеком без предрассудков, карьеру он сделал в Московии очень даже неплохую — каковая карьера вычертила сейчас очередной зигзаг, приведя его в стан вчерашних смертельных врагов.

Картина творящегося в Кремле вырисовалась, из показаний наемника, такая.

Цепень пропал: где он сейчас, и жив ли вообще — никому не ведомо. Сей факт тщательно скрывают даже от своих — не только низшего, но и среднего звена, не говоря уж о публике: «Господарь работает с документами, рукопожатие крепкое». Ночные, правда, зуб дают, что Господарь жив, и что они это ЧУЮТ — но тут уж поди проверь (сам-то Иво был из необращенных, и такого рода чуйкой никак не обладал); дискутировать же с упырями на эту тему, разумеется, дураков нету. Лично он, Шенкенберг, полагает, что поскольку в нетях сказываются также и Чеснаков с доктором Менгеле, шеф дневных успешно эвакуировал тогда раненого Цепеня из Кремля на Лубянку, в медсанчасть — где все они и погибли при тамошнем загадочном взрыве…