Он уже накинул плащ (на улице опять моросило, будто нарочно приближая сумерки), когда прозвенел дверной колокольчик — негромко, но решительно. Сердце князя дало легкий перебой: все здешние знакомства и приятельства его с того самого дня оказались,
Человек на крыльце, однако, показался ему незнакомым. Впрочем…
— Здрав будь, воевода! — несмотря на русское обращение, тот был несомненным немцем. — Зайти позволите?
Серебряный молча посторонился, пропуская пришельца в прихожую, и так же молча засветил погашенный уже было светильник.
— Вы один дома?
— Один, один, я всегда один теперь, — усмехнулся князь. Это было правдой: обоих служанок он сразу тогда отправил по домам, выплатив жалованье за месяц вперед и велев не появляться тут «до особого распоряжения —
— Я послан сообщить, князь, что если вы подтверждаете свое согласие словом чести, то операция по освобождению вашей жены начнется прямо сейчас, при вашем участии.
— О каком таком согласии идет речь? — прищурился князь, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце.
— Разговор произошел десять дней назад, в англиканской часовне на Рогенштрассе, — терпеливо растолковал пришелец. — Вы поклялись тогда всеми святыми, что ради спасения жены
— Да, я подтверждаю и готов. А что за операция нам предстоит сейчас?
—
На этом месте речь его была прервана осторожным позвякиванием дверного колокольчика. Рука пришельца молниеносно нырнула под плащ (послышался щелчок взводимого курка), а взгляд его впился в лицо Серебряного:
— Как это понимать, князь? Вы же, вроде, один и никого не ждете?
— Так оно и есть. И удивлен не меньше вашего. Встаньте-ка за дверью вон той комнаты — судя по деликатности звяка, это точно не стража.
Это и вправду была не стража:
— Ба, достопочтенный господин Штюльпнагель! Что вас привело сюда в столь странный час?
— У меня новости для вас, господин Зильбер — срочные и, не скрою, печальные. А также — деловое предложение.
— Ну, заходите. Не стоять же под дождем…
Достопочтенный Штюльпнагель имел в деловом мире Кёнигсберга устойчивую репутацию шакала, и — как положено шакалам — обладал превосходным нюхом. Впрочем, тут скорее имел место вариант «информация — мать интуиции»: в основном он кормился хорошо оплаченными инсайдами из Ратуши и из Замка.
— Господин Зильбер, мне достоверно известно, что завтра против вас будет выдвинуто обвинение в колдовстве: дескать, ваша удачливость в биржевой игре — не от Бога, а от диавола. Одним ужасно не хочется расставаться с вашими деньгами, зависшими в их банке, другие пребывают в заботах о городской казне — в плане возможного оттока капитала из Города…
— Понимаю: «Ничего личного — просто бизнес». А достопочтенным «Zukauf und Sohn» и поступить-то иначе просто не позволила бы фамилия…[12]
— Вы всё шутите, господин Зильбер… А ситуация, меж тем, к шуткам не располагает совершенно! Вы понимаете, что у вас есть время лишь до завтра — чтобы бежать из города?
— Досточтимый господин Штюльпнагель, давайте ближе к делу! Мы знакомы не первый год, и я в жизни не поверю, что вы пришли сюда подарить мне свой инсайд о завтрашнем аресте просто от широты душевной. Так чтО вы там говорили о «деловом предложении»?
— Да, время не терпит… Для бегства и обустройства на новом месте вам понадобятся деньги, а их у вас сейчас нет — нет настолько, что вы, как мне стало известно, тишком распродаете всякую ерунду. Надежды на замороженный счет нет более никакой. Но я готов прямо сейчас купить у вас этот дом — ведь он вам всё равно больше не понадобится!
— Что ж, ожидаемо… Что вы скажете о сумме в две тысячи талеров? С учетом того, что он стОит никак не меньше шести.
— Увы, у меня просто нет таких денег! Тысяча талеров… ну, тысяча двести — это всё, чем я располагаю.
— Ладно, пускай будет тысяча двести.
— Тут есть еще одна загвоздка: у меня сейчас проблемы с наличностью. Так что золотом я заплачУ вам сейчас шестьсот пятьдесят, а на остальное выпишу вексель… Да-да, я догадываюсь, чтО вы сейчас думаете, но…
— Я думаю, господин Штюльпнагель, что в моем положении шестьсот пятьдесят это лучше, чем ничего — и покончим с этим вопросом.
— Вы — воистину деловой человек, достопочтенный господин Зильбер!