Rossija (reload game)

История этого курьезного сооружения (как изложил ее мне Фрол Фомич) такова. После долгих препирательств норманнские лидеры избрали местом ежегодных встреч своей Большой Семерки Рюген. Этот балтийский остров на протяжении своей истории постоянно переходил из рук в руки: им владели попеременно славяне, даны, немцы, опять даны, опять немцы, шведы — все промелькнули перед нами, все побывали тут. Ныне, после распада Кальмарской унии, он отошел к Швеции — что, как водится, горячо оспаривается Данией. Поэтому государь шведский, ведущий весьма искусную политику, сам предложил передать северную оконечность острова, а именно полуострова Ясмунд и Виттов, в общее владение, взамен попросив кое-какие уступки по торговой части. Однако он обставил свой дар некоторыми условиями, а именно: не посягать на земельные владения, строения и замки, уже возведенные на острове. В связи с этим ограничением норманнские государи сошлись на том, чтоб избрать местом своих встреч древнюю крепость Аркона, возведенную некогда славянскими язычниками и разрушенную затем немецкими крестоносцами. Эти зловещие руины решено было превратить в символ дружбы и сотрудничества.

Отстраивать Аркону пригласили лучших архитекторов из стран Семерки, от которых ожидали, что они совместно сотворят нечто, превосходящее чудеса древности. Увы, на первом же совместном рабочем совещании новгородский архитектор маэстро Барберини и шведский архитектор маэстро Бернини разошлись во мнениях относительно одного места у Витрувия; Барберини возобладал, удачно проткнув оппонента шпагой, но успел получить от того ранение кинжалом, оказавшееся смертельным. Царь Иван, оглядев результаты искусствоведческого диспута, задумчиво произнес: «Эдак с вами никаких архитекторов не напасешься…» Поскольку подобных прискорбных инцидентов можно было ожидать и впредь (творческие личности — они ведь чисто дети!..), он предложил, по своему обыкновению, остроумный компромисс: отреставрировать доставшийся каждому — по жребию! — сектор согласно собственному вкусу.

В итоге крепость, над коей ныне победно реет кобальтово-синий штандарт с семизвездным серебряным ковшом Большой Медведицы, обратилась в ни на что не похожий архитектурный ансамбль: скандинавская готика перемешана в нем с русским белокаменным стилем и немецким фахверком. Этот апофеоз эклектики поистине очарователен в своем наивном бесстыдстве, а претенциозность официального титулования его — «Дворец Объединенных Наций» — тонко уравновешивается принятым среди его обитателей прозвищем «Вавилон Пять».

Признаться, я ожидал от Русского сектора Арконы восточной пышности в каком-нибудь персиянско-индийском духе. Воображению моему рисовались сумрачные лабиринты с бесконечными коврами, пропахшие благовонными курениями и неизбежными испарениями немытых тел; я даже мельком пожалел об отсутствии у меня флакона с нюхательными солями, чтобы иметь защиту от тяжелого духа.

Все эти ожидания были обмануты — и в лучшую сторону. Помещения Русского сектора — это, как правило, просторные сводчатые залы с белёными стенами, единственное украшение которых составляют иконы в красном углу. По уверениям Фрола Фомича, царь терпеть не может «всю эту позолоченную византийщину». Впрочем, по его же словам, царские палаты в Иван-городе, назначенном «временной столицей» его державы, обставлены в сугубо традиционном стиле и с приличествующей царям пышностью. [Пометка Ф.Уолсингема на полях: «Совершенно очевидно же, что ту „византийскую пышность“ сохраняют, чтобы слуги и челядь не смущались новизной, а главное — не думали, что их повелитель беден: от таких мыслей заводится измена».]

Окна палат необычно велики — почти в полтора человеческих роста, а в решетчатые рамы вставлены куски слюды-мусковита весьма значительного размера. Некоторые иностранцы усматривают в том «изящное подчеркивание Иваном своих притязаний на Московский престол». Я же решил, что он просто-напросто любит солнечный свет. В общем-то я оказался прав, с учетом обстоятельств.