Rossija (reload game)

— Я, естественно, внутрь не заглядывал. Но, судя по весу, это золото; и я почти уверен, что золота того — сто червонцев.

— Те самые, что были тогда назначены за мою голову?

— Наверняка. Как свидетельство того, что заказ на ту голову Службой снят. Ну и как напоминание, что «Молчание — золото», я полагаю.

— Да, это послание трудно прочесть иначе… Это ведь большие деньги для здешних мест?

— Да, весьма. Если не станете особо шиковать — сможете прожить на них года два, а то и больше… Но это еще не всё! Вот, глядите: это вам, в собственные руки, от человека, которого вы знаете как «лейтенанта Петровского». А на словах он передает вот что: «Если вы уже держите ЭТО в руках — значит, вы сделали правильный выбор»… Да что с вами, Никита Романович?

— Ничего особенного, — хрипло выговорил он, не сводя глаз с извлеченной из рогожи сабли-красавицы в драгоценных ножнах; погубившей и его, и Шибанова, и Курбского. — Послушайте, пан Григорий: а можно ее здесь продать? Как можно быстрее?

— Тут небогатые места, — покачал головою тот. — А если надо еще и «быстрее», вы вряд ли выручите за нее больше половины ее настоящей цены.

— Я согласен и на половину… Дорогая, — неспешно обернулся он, — как ты посмотришь на такую внезапную брешь в нашем семейном бюджете?

— Мне очень трудно понять, дорогой, — пожала плечами Ирина, — как можно счесть «брешью» нежданный-негаданный подарок, оказавшийся чуть дешевле, чем могло бы быть. Тем более по очевидному форс-мажору.

— Молодец! — одобрительно кивнул он. — Вот теперь я вижу, что ты — Настоящая Разбойница. Ведь простая вроде бы логика — но скольких фраеров сгубила жадность на этом самом месте!.. Пан Григорий — может, вы возьмете на себя эту торговую операцию? Чисто по-родственному.

— Вам так срочно понадобились деньги?

— Нет. Мне так срочно понадобилось избавится от этой сабли. Лучше бы вообще не притрагиваясь к ней руками.

— Гм… Сделаем!

-

— …И всё-таки: зачем ОНИ его отпустили?

— По нашим сведениям, Государь, семья Шестопалова просто-напросто занесла, и очень хорошо занесла: руководству Особой контрразведки, а, может, даже и совсем наверх — самомУ Годунову. А те, надо думать, просто-напросто написали в отчете, что Серебряный успешно ими перевербован и отправлен обратно на ту сторону в качестве двойного агента; в застенке-де был чистый спектакль, для нас — для чего и понабился 12-й параграф; двойной, даже тройной прибыток!

— Ты отвечаешь не на тот вопрос, Федор Алексеевич. Я спрашиваю — не «почему они его отпустили», а — «зачем». Нюанс понятен?

— Ну, например, проверить: казним ли мы его по итогам операции? А если тот, от греха, укроется в Нейтралке — станем ли подсылать к нему убийц?

— Ладно, принимается… И каковы те «итоги операции» — если уж ДАЖЕ ОН сообразил, что Курбский ни при чем? Те-то, понятно, рады были сожрать Андрюшу по-любому. Но теперь Триумвиры вычислят, что крот уцелел, и что он в лучшем случае кто-то из самых доверенных их людей, а то и вовсе — один из них.

— В том-то и смысл, Государь!

— Ну-ка, объяснитесь.

— Слушаюсь…

ДОКУМЕНТЫ — II

Сказ о том, как историки нахимичили, а химики попали в историю

На то ж она история -

Та самая, которая

Ни слова, ни полслова не соврёт.

Анатолий Флейтман

Журнал «Новый М i р», N 8, 2023 год

Статья Павла Петровского[7]

1

Одно из самых замечательных открытий в русской медиевистике было недавно сделано именно так, как всегда и мечтается публике — не на стезе кропотливых академических исследований, а благодаря цепочке счастливых случайностей, попавших в поле зрения троих «неленивых и любопытных» приятелей, лишь один из которых имел профильное гуманитарное образование. При этом речь идет не о каких-то мелочах, интересных лишь специалистам, а о серьезной корректировке взглядов на ключевые фигуры важнейшего, переломного этапа отечественной истории — «Великого Противостояния» Москвы и Новгорода в 50-60-х годах XVI века.

Трудно спорить с тем, что историческая наука — вечная заложница политической конъюнктуры. История Новгородской Руси всегда использовалась как аргумент в текущих политических спорах, причем оценки менялись от восторженных до крайне отрицательных. Вольтер отчеканил: «Из Новгорода пролился свет надежды для народов, измученных тиранией. Всякий честный человек — духовный гражданин царства Иоаннова»; строки эти, напомним, он писал в те самые годы, когда на Руси правил Павел Темнейший, и даже упоминать имя Грозного было небезопасно.