Rossija (reload game)

— Ну, вы же сами цитировали мне Господаря: «Незаменимых нет», — криво усмехнулся Менгеле. — Ладно: укушенного — на стол, живо!

Однако разглядев того укушенного, доктор всё же присвистнул:

— Кто она? В смысле — как мне ее записать в лабораторном журнале?

— Запишите ее просто: «миссис Бонд», — любезно улыбнулся коммандер.

— Ах, вот даже как… понятно. Мне нужно несколько капель ее крови, на кончике ножа. Вот так… Shto skazhesh, Ivashka?

Служилый упырь уже оклемался и сидел на полу, прикованный табельными наручниками к решетке одной из клеток вивария.

— С кислинкой! — выдал он своё заключение, осторожно облизав лезвие бондовой навахи. — И резус есть.

— Неплохо! — одобрил Менгеле. — Бубна у нее, стало быть — таких больше трети. И заходить под нее можно и с бубны же, и с червы… Плюс резус… Сейчас глянем в лабораторном журнале — кто из наших необращенных с таким сочетанием.

Меж тем обитатель клетки, к какой приковали Ивашку, услыхав рядом иноземную речь, тоже что-то залопотал по нерусски.

— Никак, гишпанец? А он-то тут откуда? — удивился Бонд и уточнил: — Эль эспаньол?

— Си, си, сеньор!! — глаза сданного на опыты зажглись безумной надеждой, а пальцы отчаянно стиснули прутья решетки.

Бонд вслушивался в сбивчивую речь узника, изредка прерывая ее уточняющими вопросами, и выражение лица его при этом, к некоторому удивлению Серебряного, становилось всё более замкнутым и отчужденным. Наконец он прервал те излияния, бросив «Буэно!» и обернулся к князю:

— Это отец-инквизитор, из Севильи. Приехал сюда по мыльным делам, и угодил в разборку между дневными и ночными. «Передайте, — просит, — Господарю Цепешу: произошла чудовищная ошибка!»

— Кровь бы ему пустить полезно, — раздумчиво откликнулся Менгеле, с давно забытым выражением. — У него ведь — как раз та, что надо!

— Правда? — как-то по нехорошему обрадовался Бонд. — Ну, коли так — ДОКАНЧИВАЙТЕ ЕГО ДОСУХА!

Глава 33

Две твердыни

Он сжимал челюсти всё крепче и крепче, потому что хоть и думал, что пришла его смерть, но решил встретить ее, не разжимая зубов. Этого требовала честь его рода.

Киплинг, «Рики-тики-тави»

От сотворения мира лета 7072, декабря месяца тринадцатого дня.

По исчислению папы Франциска 23 декабря 1563 года, три часа пополудни.

Москва, Белый город.

— Та-ак… — Вологдин выслушал сообщение связного из штаб-квартиры, перехватившего их группу на подходе к Знаменке, и теперь с тоскою вглядывался в стремительно затянувшуюся пасмурью высь, прикидывая — сколько осталось до сумерек. Низкий потолок зимнего неба дрожал от заполошного, не в лад, перезвона московских сорока сороков, осыпая им на головы снежную побелку.

Спешно натянутая им на физиономию маска «спокойствие-и-уверенность», только лишь и приличествующая командиру, могла в любой миг порваться в клочья от клокочущего в нем бешенства, перемешанного с растерянностью. Похоже, в последние дни его по-тихому отстранили от командования, и вся важная политическая информация шла мимо него. Как, в общем-то, и можно было уже догадаться из утечек через Серебряного…

То, что они повстречали связного, и что тот оказался лично ему знаком, было чудом. А сунься они в окрестности Знаменки напрямую, как предписано (нет, ну такого раздолбайства он бы, положим, не допустил по-любому, но…) — быть бы им сейчас покойниками. Мелькнула даже совсем уж нехорошая мыслишка: «Может, так и было задумано?» — но ее он решительно отогнал: «Слишком сложно для этого цирка».

Итак, первое: НАЧАЛОСЬ!

Второе: у нас, как уж водится, ни черта не готово.

Третье: но и у ТЕХ, выходит, тоже ни черта не готово?..

Связной (парень из «первачей», памятный Вологдину по Польше) козырнул и двинулся дальше — патрулировать окрестности в ожидании таких же вот сползающихся к Знаменке мелких групп и одиночек, и полковник мельком подумал, что ни за какие коврижки не поменялся бы сейчас с ним местами. Жестом созвал свою команду, оккупировавшую проходной двор на задах Воздвиженки (Семеро смелых, хех…), и обратился к ним с такой вот речью:

— Такое дело, бойцы! За последний час в нашем положении, в положении Службы, и, я бы сказал, в государственном положении в Московском царстве, произошли резкие и внезапные изменения.

Оглядел тех бойцов и продолжил: