Rossija (reload game)

- Да уж, - хмыкнул он, - не лакомство, это точно. Мне как-то раз в рейде пришлось неделю продержаться на одной этой дряни - представляешь?

- Бедный ты мой... Но я опять про "уносить ноги". Нас ведь небось ищут все здешние силовые структуры...

- Вот уж не думаю, - покачал головою он. - Помнишь, мы с тобой сошлись на том, что единственный наш шанс унести ноги - это если в момент похищения попугая Николас-Чудотворец пошлет нам какую-нибудь "всеобщую неразбериху"? И таки он ее нам послал! - это уж не ты ли так результативно за нас помолилась?

- Не ёрничай! - хмуро одернула она его.

- Ладно, прости дурака... Короче: митрополит помер в одночасье, триумвират распался, банды триумвиров вцепились друг дружке в глотку. В городе Bellum omnium contra omnes, и всем им точно не до нас. Разве что лично Сильверу, но и этому придется тогда работать не от Конторы, а от себя, а это - переживем... Держи-ка вот, для пущего твоего спокойствия, - с этими словами он положил ей под руку заряженный пистолет, - а я выгляну за новостями к Савелу с князем.

С этими словами он двинулся к занавешивающей вход в их "апартамент" епанче, но был остановлен ее негромким окликом:

- Джимми! Я хоть и была там уже, считай, без памяти - но про "миссис Бонд" расслышала. Это вообще - как прикажете понимать?

- Как-как... - пробурчал он, обернувшись в совершенно неожиданном для себя смущении. - Как скажете, сэр!

- Я подумаю, - величаво кивнула она, а он убедился, окончательно и бесповоротно, что даже за мимолетную тень этой улыбки, притаившейся в уголках ее губ, отдаст всё на свете. Без раздумья.

Тут как раз на пороге возник Серебряный, и как раз с новостями.

- О! - обрадовался он. - Ну, точно: мизерА ходят парами! У нас тут, внизу, Анна ожила, а у них там, наверху, Лубянку взорвали к чертовой матери!

- Да ну?! - не поверил Бонд.

- Ну да!

Они замолкли, переваривая новость и вслушиваясь в концерт, даваемый неистощимым Ларри Флинтом:

В чистом поле васильки, дальняя дор-ррога.

Сер-рдце р-рвется от тоски, а в глазах тр-рревога...

- Слушай, Ник, - страдальчески сморщился коммандер, - а нельзя ль его как-нибудь того... выключить? Достал!

- Да в том-то и дело, что - не получается! - смущенно почесал затылок Серебряный. - Я, собственно, с тем и зашел: похоже, в нем чего-то того... сломалось.

- То есть как это - "сломалось"?!

- А хрен поймет... Савельич, как твои четверть фунта порошка получил на руки, так сразу и ушел в штопор: "Я же, - говорит, - творческая личность! Могут у меня быть увлечения?" Ну и стал угощать нашего зеленого друга...

- Постой! Ты хочешь сказать - вы за это время мичмана Флинта нашего успели подсадить на порошок?!

- Ну, кто кого подсадил - мы его на порошок, или он нас на свои концерты, - вопрос сложный. Он, вишь ты, задарма теперь концертировать не желает, и чуть только у него завод кончается, принимается орать: "Пор-рошок! Пор-рошок!" А Савелич и рад: "Пожалте, маэстро!"

- Но птичке-то как, не похужело?

- Да нет, вполне себе бодр и весел. Только вот, похоже все умные слова - вроде этого твоего "замещающего переливания крови" - у него из башки вымело напрочь, и осталось там одно такое вот трубадурство. Но зато уж оно теперь прет из него - нон-стоп! На разных языках, вперемешку...

Бонд молчал, прислушиваясь:

Видимо, гибель недалеко.

Гвардия повержена, город сдан.

Joshua fit de battle ob Jericho

an' de walls came tumblin' down.

- Знаешь, Ник, - задумчиво заключил он, - а ничего звучит! Да и - в тему, между прочим... Как думаешь: откуда он всего этого понабрался?

- Ноу айдиа, Джим!

- М-да... Но зато теперь уж он от нас - точно никуда...

- Эт-точно!

Глава 34

Византия, батенька!

"Штирлиц, а сколько будет дважды два?" - внезапно спросил Мюллер.

Голос Копеляна за кадром: "Сколько будет дважды два, Штирлиц знал - но он не знал, известно ли уже об этом Мюллеру, и может ли он сослаться на Шелленберга как на источник этой информации".

Народное творчество

От сотворения мира лета 7072, декабря месяца четырнадцатого дня.

По исчислению папы Франциска 24 декабря 1563 года (второй день Смуты), до полудня.

Москва, Знаменка.

Пройдет много лет, и полковник Вологдин, стоя у стены Знаменки в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец Евлампий...

Ужасно обидно, думал он. Если меня сейчас убьют, этот выводок долбодятлов будет последним, что я вижу в своей жизни.