Россия и Запад. От мифов к истине

Коснемся и крепостного права. В те времена была закрепощена не более половины крестьян. Но и само крепостничество очень отличалось от форм, которые оно приняло через 100–200 лет. Торговля крестьянами пришла в Россию только при Анне Иоанновне и Бироне. (Из Курляндии – где в XVI в. провели кодификацию права, взяв за основу римское. И пошли по прямолинейному пути, приравняв крепостных к римским рабам). В XVII в. помещик владел вовсе не «душами» – такое определение вообще сочли бы кощунством. Он получал столько-то четвертей земли. А крестьяне, прикрепленные к этой земле, должны были его содержать и обеспечивать. И только. Вместо налогов государству платить их помещику.

Большинству дворян поместья давались даже не в полное владение, а на время службы, раз в 2–3 года их переверстывали. «Вечной» собственностью являлись лишь вотчины – они принадлежали боярам, монастырям, гостям (крупным купцам). Но отметим, что любой крестьянин, хоть свободный, хоть крепостной, мог свободно распоряжаться своим наделом. То есть своей долей в земле общины. Мог завещать, разделить между детьми. Или продать. И идти после этого, куда душеньке угодно! Соответствующим юридическим статусом обладал не он, а его земля. Нельзя было сбежать с нее, бросить просто так – в этом случае крестьянин нарушал свои обязанности по отношению к помещику или государству. Но если кто-то купил землю или принял в дар, то он принимал на себя и обязанности прежнего хозяина. Если земля относилась к вотчине или поместью, ее новый владелец становился крепостным вместо прежнего. А если земля была «черносошной», вместе с ней приобреталась обязанность платить налоги царю.

Они, кстати, были не высокими. В этом сходятся все иноземцы, посещавшие Россию. Тьяполо писал, что царь мог бы получать в несколько раз больше, «но не обременяет налогами» людей. Ему вторит и Олеарий: «Подданные обыкновенно не платят больших податей». Хотя в чрезвычайных ситуациях, вроде войны, мог вводиться единовременный чрезвычайный сбор – «пятая деньга», «десятая деньга». Не от доходов – а все имущество хозяина оценивалось, и от общей суммы платилось, соответственно, 20 или 10 %. Но, для сравнения, в Польше 10 % имущества было постоянной, ежегодной податью с крестьян. А в России для введения чрезвычайного налога требовалось созвать Земский Собор! «Всей землей» решали, что дело, на которое предлагают раскошелиться – нужное. И, вернувшись к избирателям, делегаты объясняли, по каким причинам надо скинуться «всем миром».

Между прочим, такая система оказывалась выгодной всем. У крестьян и посадских оставались лишние деньги, у них появлялась возможность развивать хозяйство, поставить на ноги детей, помочь им обзавестись своими хозяйствами и промыслами. А когда у государства возникала крайняя нужда в средствах, оно получало 10 или 20 % уже и с тех дополнительных богатств, которые наживут подданные.

Что же касается каких-то злоупотреблений, притеснений со стороны власть имущих, то в российской системе существовала четкая «обратная связь». От самых «низов» и вплоть до царя. Обратиться с челобитной непосредственно к монарху мог каждый! Ведь государь постоянно бывал на людях, ежедневно шел из дворца на службу в Успенский собор, выезжал в другие храмы. И Олеарий, описывая выход в храм Михаила Федоровича, рассказывает, что многие люди при этом держали над головой челобитные. А специально выделенные чиновники собирали их и унесли за царем для разбора и принятия решений. Ну а при Алексее Михайловиче во дворце было устроено особое «челобитное окно» – утром из него спускали ящик, и любой человек мог прийти и положить туда свою жалобу, которая попадет к ближайшим доверенным лицам царя и в его собственные руки.

Монарх на такие обращения реагировал как правило быстро. И старался восстановить справедливость. Например, у казака Дежнева в Якутске (!) воевода незаконно изъял добытую им лично для себя пушнину. Он составил челобитную на имя царя, отправил в Москву (с воеводской почтой!) – и ему вернули все до единой шкурки. Или обратились к Алексею Михайловичу крепостные крестьяне с жалобой на князя Оболенского – дескать, заставлял их работать по воскресеньям и говорил «скверные словеса». Царь за это отправил Оболенского в тюрьму, а поместье у него отобрал.

Кстати, говоря о челобитных и прочих обращениях к государю, многие исследователи выпячивали «самоуничижение» русских – вот, мол, раболепие какое, все себя «холопями» именовали! Но отметим, что слово «холоп» отличалось по смыслу от нынешнего и не было оскорбительным. Оно родственно слову «хлопец», т. е. парень, отрок. И означало «чей-то» человек. Человек, подчиненный кому-то. Так называли не только домашнюю прислугу, но и воина, служившего в свите боярина или князя. А в обращениях к царю «холопями» себя именовали отнюдь не все, а только служилые. Любые, от стрельца до боярина. Но они находились на службе, а значит и впрямь по отношению к государю выступали не свободными людьми. Он их мог послать сегодня туда, завтра сюда, дать какой-то приказ.