Восторги российской околополитической общественности в связи с событиями на Украине наиболее ярко выразил популярный колумнист Валерий Панюшкин. «Я в Киеве, – пишет Панюшкин. – Я видел ликующий город. Я видел площадь, заполненную людьми в оранжевых шарфах и куртках, и людей этих было столько, что мне не хватало взгляда охватить их. Я видел машины, которые едут по городу и сигналят в такт лозунгу „Ющенко! Ющенко!“. Не только в центре, но и на любой улице, то есть не для того, чтоб поприветствовать сторонников, а просто для себя от радости. А на крышах машин сидят люди, размахивают флагами и тоже кричат. Я испытывал пополам с восторгом революции жгучую зависть от того, что долго еще не увижу ничего подобного в Москве. И я молился Богу, чтобы он позволил мне прожить ту пару лет, которые нужны, чтобы увидеть в Москве то, что я вижу в Киеве».
В принципе Панюшкину незачем ждать два года. Он может пойти в киноархив, взять там видеоматериалы, например о праздновании двадцатилетия органов НКВД (Москва, 1937), и увидеть там все то же самое: искренне ликующих людей, восторг революции, скандирование – просто для себя от радости – правда, не «Ющенко!», а «Сталин!» и «Ежов!»
В те годы другой пикейный жилет международного значения, Лион Фейхтвангер, тоже написал восторженную книгу. Называется «Москва, 1937 год». Там тоже есть о свободном народе, о добром и мудром вожде и о заграничных лжецах, которые просто не в силах, не приехав в радостную Москву и не посмотрев в глаза советским людям, понять, например, искреннего порыва кающихся врагов народа на абсолютно свободном и открытом процессе «правотроцкистского центра».
Это тесно связано с характером легитимности власти, с тем, на чем основан общепризнанный принцип суверенитета. В монархическую эпоху, когда власть была атрибутом божественным, перевороты сводились к захвату трона – и важно было какое-то символическое оправдание факта захвата (кровное родство с более законным монархом, коронация в Реймсском соборе и т. д.). В эпоху Нового времени, как правильно отмечал известный политтехнолог Владимир Ленин, государство откровенно выступало как аппарат насилия. Поэтому XIX и большая часть XX века стали временем военных хунт, диктаторских режимов, опирающихся на право силы. Соответственно перевороты сводились к захвату контроля над силовыми структурами – боеспособными военно-полицейскими соединениями.
В конце XX века под мощным давлением американо-европейской цивилизации произошло очередное изменение общепризнанного принципа реальной легитимности. Это изменение стало результатом геополитического соревнования. Оказалось, что противостоящие интересам США и Западной Европы авторитарные режимы могут быть эффективно разрушены, а соответствующие территории взяты под внешнее управление после запуска определенных программ, страхуемых снаружи превосходящей военно-технической мощью и поддерживаемых общественным мнением «цивилизованных стран».
Единственным принципом легитимации власти, в том числе под угрозой прямого применения военной силы со стороны «мирового сообщества», признается сегодня принцип поддержки воли народного большинства, выраженной путем свободного голосования на выборах. Демократические ценности стали единственной валютой, за которую можно купить международное признание легитимности власти того или иного нового режима.
Однако насильственное внедрение западных стандартов в качестве единственного критерия легитимности не исключило из политического обихода ни революций, ни переворотов, ни путчей. Изменилась цель захвата. Единственное, что официально признает Запад, – это общественное мнение, выражаемое через свободные демократические выборы. А значит, необходимо обеспечить захват контроля за общественным мнением.
Узурпацию трона в качестве смысла и цели насильственных революционных переворотов сменила узурпация власти. Узурпацию власти – узурпация свободного выбора. При этом оказывается, что обеспечить узурпацию свободы и последующее управление свободой можно столь же грубыми, насильственными и манипулятивными средствами, что и в случае дворцовых или военных переворотов. Оказывается, что военно-полицейскую диктатуру можно с успехом заменить диктатурой медиакратической.