Россия и мусульманский мир № 8 / 2013

Всю относительность «либерально-демократического настроя» правящего постсоветского российского истеблишмента продемонстрировали события сентября-октября 1993 г. и первая чеченская война, которые сопровождались вопиющими отклонениями от базовых принципов либеральной идеологии и многочисленными нарушениями прав и свобод человека. При этом стоит отметить, что отечественная элита в этом плане мало чем отличалась от своих западных «коллег», которые откровенно пренебрегают либеральной догматикой в случае угрозы своим корпоративным интересам (вспомнить хотя бы маккартизм, войну во Вьетнаме, уничтожение общины «Храма народов» в Гайане, «принудительную демократизацию» Югославии, Ирака, Ливии и др.). Как пишет в своей статье М. Белоусова, «с точки зрения политических элит, жалобы на нарушения прав человека – удел слабых и неспособных. В отличие от рядовых граждан они не апеллируют к абстрактному “государству” как источнику или нарушителю их прав. Находясь “внутри” государственной системы, они располагают дополнительными эффективными ресурсами (административный, клановый, финансовый) для защиты и реализации своих прав. Таким образом, они отделяют себя от “остальных”, воспринимая реализацию прав человека как нечто зависящее (производное) от борьбы за власть».

При этом идеологический заряд либерализма с точки зрения воздействия на массы оказался достаточно слабым: его хватило на то, чтобы сломать прежнюю Систему и перекантоваться на этапе становления новой российской государственности, но не более. Уже в 1995–1996 гг. либеральный проект стал терять актуальность и привлекательность, что продемонстрировали, в частности, выборы в Госдуму второго созыва, а также «проблемная» президентская кампания Б.Н. Ельцина. Несмотря на «вымученную» победу правящего истеблишмента в президентской гонке 1996 г., стало ясно, что этот успех является последним, если не будет кардинальным образом пересмотрен идеологический антураж российского постсоветского режима. Либерализм уже откровенно враждебно воспринимался массами, и появлялось все больше политиков (системных и несистемных), стремившихся на волне идеологического недовольства прийти к власти. Так, на оппонировании либеральному проекту в конце 90-х годов сделали себе имя сперва руководитель Движения в поддержку армии генерал Л.Я. Рохлин, а затем лидеры блока «Отечество – вся Россия» Ю.М. Лужков и Е.М. Примаков.

О кризисе идеологии либерализма в России тех лет можно найти свидетельства многих очевидцев, но примечательно, что это признают не только противники демократов, но и сами представители либерального лагеря «ельцинской» эпохи. В частности, экс-губернатор Ярославской области А.И. Лисицын, один из адептов либеральных реформ 90-х годов, в своих воспоминаниях признает, что в конце правления первого президента России «демократические, рыночные и прозападные взгляды политиков разделялись обществом все меньше: призывы к достижению личной свободы и правового государства не подкреплялись экономическими благами и практическими государственными действиями, а потому выглядели голословными и демагогическими».

Поэтому правящей элите понадобился новый идеологический поворот, способный, с одной стороны, консолидировать элиту, а с другой – удовлетворить запросы населения страны.

Ставка была сделана на идеологию неоконсерватизма, получившую свое российское воплощение в начале 2000-х годов в концепте «суверенной демократии». Данный интеллектуальный замысел, несмотря на жесткую критику со стороны оппозиции за «абстрактность» и «эклектичность», нес в себе ряд важных смыслов. Прежде всего впервые после 1991 г. страна получила вариант национальной идеи, которая в целом на тот момент отвечала настроениям общества. Так, при всем своем негативном отношении к Б.Н. Ельцину и его курсу большинство граждан России не были готовы «вернуться в прошлое» и отказаться от пусть и вполне условных, но «демократических» и «рыночных» реалий. Но при этом на рубеже 1990–2000-х годов отчетливо ощущался социальный запрос на державность и патриотизм, а населению требовалась компенсация за национальное унижение, связанное с крушением Советского Союза. В этом плане «суверенность» фактически становится умеренным ответом на имперские, а где-то даже националистические устремления россиян.