Рорк !

- Ну, знаете, - сказала чья-то жена, - она мне нравилась, и я старалась сделать так, чтобы ей было хорошо, но у меня не очень получалось. Знаете, какие они бывают. Довольно строгие. Окаменевшие. Пуританские. А другие... большинство... они так презрительно высокомерны, что это приводит меня в ярость. Но в конце концов она все же ток!

В _к_о_н_ц_е _к_о_н_ц_о_в_... Он видел теперь это достаточно ясно. И не мог не осознать и своей вины, своего недавнего равнодушия, занятости работой... он считал, что ее покорность гарантирована... и использовал ее... это было так удобно... Ран Ломар был не очень склонен к самокритике, что вообще характерно для его века и общества. Но он не мог избежать ее теперь. Однако и предаваться ей долго не мог.

Сказал же ему старый Кэп, доложив, что партия N_490 перемещена из сушильного навеса на склад и готова к упаковке и все остальные партии также находятся на складе; так вот Кэп сказал ему:

- Ну, а я не удивлен, да. Кровь скажет свое. Ее отца я хорошо знал, да, Олд Ган, - но мать была токской девушкой, а та, с которой вы пришли сюда, кем была она? Также токской девушкой. Доброе утро, да. Естественно, что она отправилась к своим, в Токитаун. Дикие, прирученные, северные, южные - какая разница?

Ран хотел отыскать ее, извиниться, убеждать, уговаривать, стараться вернуть ее назад. Но дорога в Токитаун проходила мимо его квартиры, и он решил зайти туда переодеться и избавиться от терпкого острого запаха сушильного навеса. Кто-то был в его комнате.

- Ты вернулась! - сказал он. - Я рад.

- Я тоже рада, - ответила она. - И рада, что ты рад.

- Линдел? - сказал он.

Она сидела на его постели, скрестив ноги и спрятав лицо в ладонях. Кивнула:

- Да... Линдел. Ты знал, что я вернусь к тебе? Я была уверена, что она тебе наскучит. У меня был однажды любовник из токов. Он был всегда готов, всегда хотел меня. Но ничего больше. Да и как может быть иначе? Я ждала и я рада. А ты? Ты на самом деле рад?

Он сел рядом с ней, развел ее руки, и она тесно прижалась к нему. Он сказал ей, что очень рад, а потом и продемонстрировал, как именно рад. С ней очень приятно, искушение махнуть на все рукой сильно, он сдался, и так потянулись дни.

Командир послал за ним. С застывшим лицом стоял он на возвышении в центре приемного зала, обычно именуемого залом советов. Ран был здесь раньше только один раз, и, хотя он терпеть не мог различные церемонии, его поразили богатые золотые украшения и фрески, выполненные давно забытым художником. Дикие люди, напряженно сгрудившиеся в зале, на мгновение перестали разговаривать при виде Рана; потом начали вновь, но уже тише.

Ран при первом же взгляде узнал Жана Малларди и клювоносого старого Ханнита. Командир шепотом заговорил с ним.

- Мне следовало обратить больше внимания на ваш рассказ, - сказал он, - но я принесу извинения в другое время. Эти, - он кивком головы указал на диких токов, - болтают и трещат с того момента, как их лодки причалили этим утром, так что я теперь знаю, что им нужно. Теперь мы будем обсуждать это дело официально.

В его манерах не было и намека на старую королеву, и не в первый раз Ран удивился, как его начальник умеет преобразиться, а потом прийти в прежнее состояние; конечно, он никогда не был уверен, которое из состояний является истинным.. но сейчас было не время для рассуждений. Правая нога Харба слегка нажала на бледно-зеленую поверхность ковра. Прозвучал гонг, движение и разговоры прекратились.

- Я не хочу играть с вами в слова, - заявил Харб. - Вы пришли не для покупки серы или мотыжных лезвий. Вы хотели говорить со мной. Я здесь и слушаю вас.

Жан Малларди громко прочистил горло и плюнул на ковер. Это не было выражение презрения или оскорбления, он просто хотел плюнуть, и в его обычаях, привычках, правах ничто не запрещало ему сделать это. Он поднял свое длинное худое лицо, выставив редкую, вьющуюся черную бородку.

- Старик умер, - кратко сказал он, - теперь я мистер и..

- Ты мистер в стране Малларди, но старше всех здесь Доминик.

Слова эти были встречены гулом одобрения. Жан нахмурился, но замолчал. Старый Доминик расчесывал свою большую белую гриву, кивал и кивал. Через некоторое время он заговорил.

- Мой челн слишком стар и тонок для таких долгих морских поездок. Слушайте, гильдсмены, я оставил свой дом и очаг в лагере Доминика только потому, что всем нам грозит гибель. - Голос его, удивительно глубокий, постепенно переходил в крик. - Гильдсмены! Мы много раз просили вас дать нам больше ружей и материала для них; и вы всегда отвечали "нет". Это верно? - Его товарищи одобрительно ворчали и кивали. Лицо Харба не изменилось. - Но сейчас не время вновь услышать "нет". Продайте нам то, что мы просим, или мы придем сами забирать его...

- Почему? - сказал Харб.

Все разом заговорили и закричали. Старый Доминик орал, требуя тишины. Он дергал себя за седую бороду и смотрел на всех косящими глазами.