Ромул

Остановилась даже неотложная работа в полях. Охрану на границе удвоили, чтобы страшным бедствием не воспользовался враг, остальные укрылись по домам. К полудню небо прояснилось, и с первым проблеском солнца царь отправился в святилище на Палатин приносить жертву. Печень быка оказалась самой обыкновенной, её показали народу, и возбуждение несколько спало. Ромул объявил, что будет один испрашивать у богов совета в священной сокровищнице, работать в такой несчастливый день нельзя, и разумнее всего гражданам оставаться по домам. Вечером на собрании царь объявит, что посоветовал ему отец Марс.

Перпена с полудюжиной целеров стоял под лестницей у входа в сокровищницу. Товарищи боязливо жались, стараясь не попасть в тень священного здания, а он прислонился к свае, беззаботно насвистывая. Что может сделать кучка амулетов, которые где-то подобрали невежи-латиняне, учёному этруску, жрецу великих богов? Ромул, должно быть, увидел его в щель, потому что вдруг высунул голову из двери и сердито подозвал.

   — Что-то в тебе не заметно трепета ни перед сегодняшним знамением, ни даже перед святынями, а ведь мои предки привезли их прямо с таинственного острова Самофракии, — сказал он. — Кто ты такой? Ах да, ты тот молодой этруск; это меняет дело. Счастьем тебе со мной не сравниться, но знаний у тебя, может, и побольше. Я хочу поговорить с тобой наедине.

В сокровищнице пахло плохо выделанными шкурами, по тростниковому полу прыгали блохи.

Царь уставился на Перпену в упор.

   — Давно пора нам поговорить наедине. Твоё счастье не стоит и половины моего, а если не веришь, мог бы из простой вежливости проявить уважение к моим семейным святыням. К тому же у меня есть триста целеров, а у тебя нет. Так что когда я спрашиваю совета, лучше выкладывай всё, что знаешь, и не пытайся увиливать. Ну, что ты можешь сказать про кровавый дождь?

   — Во-первых, это не кровь, — начал Перпена, но царь перебил его.

   — Естественно. Я не такой болван! Если бы нынче на нас истёк кровью Небесный отец, к полудню случилось бы что-нибудь жуткое, кровь не выпадает просто так. Поэтому во время жертвоприношения я капнул бычьей крови возле лужицы; сейчас оба пятна высохли и, как видишь, цвет совсем разный. Но если это не кровь, то что и зачем?

   — Такие дожди случаются время от времени, особенно на юге, — Перпена говорил непринуждённо, как равный с равным. — Наши мудрецы заметили, что перед этим всегда дует сильный южный ветер. По всей вероятности, на юге есть сухая страна с красной пылью, и ветер иногда подхватывает эту пыль и приносит в Италию. Так объясняют мудрецы; а я учился на жреца и гадателя и могу добавить, что этот вполне естественный дождь выпадает, только когда боги гневаются. Итак, чем-то римляне прогневали богов.

Ромул помрачнел и выпрямился, сжав кулаки. Потом рассмеялся.

   — Мы здесь одни, а я сам велел тебе говорить прямо. В любом случае, даже если боги сердятся, я знаю, как умаслить отца. Давай спокойно подумаем. Конечно, всё, что здесь делается с самого основания Рима, по обычным меркам — сплошная безнравственность. Но сейчас должно быть что-то особенное. Не могу вспомнить никакого недавнего преступления.

   — Кровосмешение? Святотатство? Отцеубийство? — принялся перебирать грехи Перпена, но на все вопросы царь качал головой. — Значит, гневаются не небесные боги, а духи из Нижнего мира. Убийство родича? Непогребённые трупы? За кого-то не отомстили? Убили во время мира?

   — Точно, — воскликнул Ромул, — два последних. Я уж думал, те злоключения забыты. Всё началось несколько лет назад, когда убили послов из Лавиния, но только в прошлом году был зарезан мой соправитель, и я в самом деле не стал за него мстить.

   — Значит, их души не знают покоя и своим гневом навлекли на Рим этот грозный знак. Придётся их умилостивить. К счастью, это не так уж трудно, не надо казнить убийц или мстить за царя. Просто покажи, что осознал свой долг.

   — Не учи меня, юноша. Я правлю здесь почти двадцать лет и умею успокаивать подданных. Исправить эти две оплошности ничего не стоит. Но надо придумать внушительный обряд, объяснить народу, что кровавый дождь не оставил вечного проклятия.

   — От крови лучше всего отмыться, государь, — первый раз Перпена назвал Ромула царским титулом. — Пусть моются и стирают одежду в чистой воде. Если хочешь торжественности, воду можно сначала освятить и, может быть, окропить все дома в городе.

   — Неплохая мысль. Вы, этруски, знаете толк в этих вещах. Имей в виду, я верю в богов, и ты, не сомневаюсь, тоже. Счастье, которым я наделён от рождения, часто меня выручает, но в отношениях с богами нужна честность, и я стараюсь не злить их лишний раз. Я постараюсь задобрить этих сердитых духов, сочиню прочувствованные молитвы и произнесу их от всего сердца. Но главная задача — успокоить не богов, а народ. В этом ведь нет ничего дурного. Так вот, насколько я понимаю, всеобщее омовение — этрусский обычай; не подскажешь ли, как его поторжественнее исполнить?