Ромэна Мирмо

Он закрыл лицо руками, словно заслоняя от себя трагическое видение, встававшее у него перед глазами. И месье Клаврэ смотрел на руки Андрэ, обагренные светом камина. Он уже видел однажды их такими же красными, когда вошел в комнату, где Пьер лежал на кровати, с виском, простреленным смертоносной пулей. Андрэ тогда подошел к нему с руками, багровыми от крови, пролившейся из раны брата…

Вдруг Андрэ встал. Резкими шагами он отошел в глубь комнаты, потом вернулся к месье Клаврэ. Его глаза горели темным огнем.

— О, как я ненавидел эту женщину, как я ее ненавидел! Да, я ненавидел ее улыбку, ее глаза, ее рот, ее голос, все ее тело. Я ненавидел ее за то, что она жива, когда тот умер. Я ненавидел дыхание ее уст, биение ее сердца. Я ненавидел воздух, которым она дышит, кровь, которая течет у нее в жилах. Как? Он умер, а она, она продолжает существовать! Она гуляет, смеется, живет! Конечно, она, наверное, пожалела немного этого мальчика, погибшего из-за нее! Она, должно быть, была взволнована, быть может даже плакала, но она по-прежнему будет жить. Она забудет, вернется туда, к себе, и никогда не узнает о моей ненависти… Потому что я, знаете ли, действительно ее ненавидел. Каких только наказаний я для нее не выдумывал! Мне хотелось ломать ей руки, терзать ее тело, оскорблять ее, бить.

Андрэ де Клерси резко ударил кулаком по мрамору стола, потом продолжал разбитым голосом:

— Да, я ее ненавидел… а теперь я ее люблю. Я читал письма, которые она почти каждый день пишет Берте. Я знаю, что она страдает, и эта мысль, которая должна бы меня радовать, мне нестерпима. Да, она страдает. Она знает, что Пьер покончил с собой из-за нее; она сознает теперь, что она его любила. Она, вероятно, несчастнее нас всех. И я не могу допустить, чтобы она так страдала, потому что я люблю ее, месье Клаврэ, люблю.

Андрэ подошел к месье Клаврэ. Тихие слезы текли у него по щекам. Он смиренно взял месье Клаврэ за руку.

— Мой друг, мой старый друг, вы один можете мне помочь спасти ее от отчаяния и от угрызений совести, вы один можете мне помочь в избавительной лжи. Вы должны мне помочь. О, месье Клаврэ, не отказывайте мне в вашей помощи. Нельзя терять ни минуты. Я не хочу, чтобы она страдала, я не могу перенести мысли, что она страдает. Я люблю ее. И вот я обращаюсь к вам, к вам, который всегда любил меня, как родного сына. Вы поедете в Рим; вы повидаете Ромэну и скажете ей: «Андрэ де Клерси убил себя, как и его брат, Пьер де Клерси, потому что, как и Пьер де Клерси, Андрэ де Клерси должен был убить себя. И тот, и другой совершили только неизбежный, наследственный жест; и тот, и другой были обречены на самоубийство». Вот что вы ей скажете, месье Клаврэ, и она поймет, что неповинна ни в чем, что нас толкнула на это неизбежность; и вы добавите, что и наш отец в свое время тоже подчинился этой неизбежности. И он мне простит эту ложь, и она поверит, потому что вы сделаете все что нужно для того, чтобы она поверила. Ведь вы это сделаете?

Месье Клаврэ, задыхаясь от ужаса, молчал. Он хотел говорить, но слова останавливались у него в горле. Он глядел на Андрэ страшными глазами, а тот порывисто сжимал ему руки.

— Вы это сделаете, месье Клаврэ; надо спасти Ромэну. Вы же видите, что я должен умереть, чтобы она жила!

У месье Клаврэ вырвался крик ужаса. Теперь он тоже обнимал Андрэ, и губы его стонали:

— Умереть, дитя мое, я не хочу, чтобы ты умирал… Андрэ, Андрэ.

Андрэ тихо разжал его объятия и направился к двери.

— Андрэ, Андрэ!

Призыв месье Клаврэ прозвучал в пустой комнате. Андрэ де Клерси исчез. Месье Клаврэ прошел несколько шагов шатаясь, потом тяжело рухнул на ковер.

IX

В холле гостиницы «Лувр», в Марселе, месье Антуан Клаврэ ждал. Его ручной багаж, только что снесенный вниз, был составлен в углу. Месье Клаврэ ждал, чтобы ехать. «Ме-Конг», дальневосточный пароход, отходил в три. Месье Клаврэ посмотрел на часы. Экипаж, который должен был отвезти его на Жолиетскую пристань, еще не был подан. Впрочем, торопиться было нечего. Крупный багаж был уже на пароходе; каюта была за ним.

Месье Клаврэ подошел к двери. Он переступил порог и прошелся по тротуару. Перед ним тянулась Каннебьера со своими магазинами, кафе, потоком людей, подводами, трамваями, автомобилями. Во всем чувствовалось оживление большого города. Месье Клаврэ сразу же поразил облик Марселя. Это действительно город энергии и предприимчивости. Это видно по необузданности жестов, это слышно по звучности голосов. Город отплытий и путешествий, где царит какая-то немного вульгарная, но симпатичная веселость. При этом зрелище месье Клаврэ еще живее ощущал свою подавленность и усталость. Ах, какой он жалкий марселец, этот печальный пассажир, которого экипаж сейчас отвезет в порт, а пароход унесет в безбрежное море!