Ромашка.

— Ради бога. Анна! Я сыт своими подвигами по самое горло. Вчера меня замучили журналисты и кинооператоры. Меня снимали во всех видах — даже тогда, когда я брил бороду.

— Вы должны гордиться.

— Я горжусь, но не люблю, когда меня расхваливают. Давай лучше пойдем куда–нибудь.

— Куда?

— Я бы хотел за город, в поле. Ты не возражаешь?

— Нет.

Как только они вышли за город, Людвиг, попросив извинения, снял мундир и развязал галстук. В рубашке с раскрытым воротом и подвернутыми выше локтя рукавами он мало походил на военного. Он шел, вдыхая полной грудью теплый, ароматный воздух полей, глаза его сияли, лицо расплывалось в довольной улыбке.

Они шагали по заросшей спорышом дороге. Слева начинался луг, уходивший к вербам, росшим на берегу реки, справа — тянулось поле с редкими стеблями пшеницы–падалицы. Маленькие белые облака словно застыли в небе. День был жаркий, пахло медовыми травами. Вдалеке струилось марево.

— Ты не жалеешь, что мы пошли сюда? — спросил летчик, приглаживая рукой волосы.

— Не жалею, — ответила Оксана без энтузиазма. — Но я бы хотела прогуляться где–нибудь по полям Германии. Я видела фотографии… Какие там восхитительные ландшафты! Кстати, Людвиг, почему вы не попросите отпуск, чтобы съездить домой? Ведь вам, кажется, предоставили десять дней на отдых?

— Нет, я не хочу ехать в отпуск.

— Почему? Разве вас не тянет увидеть родных?

— Я бы запретил отпуска во время войны, — серьезно сказал Вернер. — Отпуск для солдата — пытка. Зачем причинять лишние страдания матери? Ведь она будет считать каждый час, каждую минуту. Время отпуска… А каково ей будет, если через несколько дней после прощания со мной ей принесут извещение о моей гибели? Нет, я не столь жесток. Мама уже пережила два тяжелых удара: незадолго до войны умер отец, затем на фронте погиб брат Отто.

— Бедняжка, — посочувствовала Оксана. — Значит, у нее остались только вы и дочь?

— Да. Впрочем, есть еще Вальтер… Он служит во Франции в эсэсовском полку, капитан.

— Это брат?

— Сводный, вернее, названый брат. Мать относится к нему, как к родному сыну, но я Вальтера не люблю.

— Почему?

Вернер остановился, чтобы закурить. Он вставил сигаретку в янтарный с золотым ободком мундштук, чиркнул зажигалкой и затянулся дымом.

— Если говорить откровенно, я Вальтера ненавижу… — Вернер умолк на несколько секунд, как бы пытаясь хорошенько разобраться в своих чувствах. — Видишь ли… Нужно знать всю историю нашей семьи. Это не совсем обычная, довольно–таки романтическая история в духе сказок Андерсена. Во всяком случае, такой вошла она в мою детскую память и такой я берегу ее для себя. Если у тебя есть желание послушать, я могу рассказать.

— Пожалуйста, буду рада, — весело сказала девушка.

— А почему твои глаза смеются? — спросил летчик. — Разве я сказал что–то смешное?

— Нет, но вы… Как бы это выразиться? Вы какой–то странный, Людвиг, совсем не такой, каким я вас представляла.

Летчик озадаченно нахмурился, строго сжал губы. Можно было подумать, что он рассердился.

— Вы обиделись? — заглянула ему в глаза Оксана.

— Нет, — задумчиво покачал головой Людвиг. — Странно то, что я сам замечаю в себе какую–то перемену. Я даже помню, когда это началось… На восьмой или девятый день наших скитаний. Мы всю ночь пробирались по вражеской территории, а под утро спрятались в овраге среди густого кустарника и сразу же уснули. Потом я проснулся… Было тихое солнечное утро, я увидел ветви, листву, небо, тучи. Я был страшно голоден, наше спасение зависело от случайностей. Впереди оставался самый трудный участок пути, но в ту минуту я почему–то почувствовал себя счастливым. Я лежал на дне оврага и смотрел на листья. Больше мне ничего не хотелось — только лежать и смотреть. После этого у меня появился какой–то необычный интерес ко всему, что растет и живет на земле.

Он нагнулся, на ходу сорвал василек и торжественно преподнес цветок девушке.

— Смотри: маленькое голубое чудо, кусочек неба.

— Когда вы учились в школе, то, очевидно, любили такой предмет, как ботаника, — высказала свое предположение Оксана.

— Терпеть не мог! — горячо возразил летчик. — В этом–то и дело. Я был совершенно равнодушен к травкам, цветочкам, тучкам, всяким там бабочкам, букашкам, ко всему, что обычно умиляет таких молоденьких девушек, как ты. И на небо я смотрел по–другому, небо было для меня воздушным пространством и только.

Оксана округлила глаза:

— Как же? А господь бог?

Наивный вопрос развеселил летчика. Неужели Анна столь простодушна и глупа? Может быть, она смеется? Нет, она испуганно смотрит на него. Ну что ж, ему придется объяснять ей самые простые вещи. Это будет занятно.

— Ну, видишь ли, Анна, — насмешливо сказал Вернер, — летчикам очень трудно поверить в картинки из святого писания. Никто не может точно установить, где находится резиденция господа бога…

— Но вы верите в бога?! — почти с отчаянием воскликнула девушка. — Людвиг, ведь он спас вас, оставив живым, невредимым!

Летчик поспешил успокоить Анну:

— Верю, конечно, бог существует, но ведь он не обязан восседать на каждом облаке. Во время войны это было бы небезопасно…