Романтика неба

После одного такого представления, когда ушли очередные папа и мама, уводя с собой нового счастливца, няня Глаша, заплакав, посадила меня к себе на колени:

— Бедный ты мой, бедный черноглазик! Ну кому ты нужен такой кривоногий? Хотели мы с сыном Алешенькой взять тебя, да, видать, не судьба — упекли его в Сибирь, на каторгу. Сначала мужа потеряла, а теперь и сына… — и заплакала, вытирая слезы кончиком белой косынки.

Нас окружили дети, все в одинаковых белых платьицах, и не поймешь, кто мальчик, а кто девочка.

— Няня Глаша! Няня Глаша! А зачем ты плачешь? Не плачь, мы любим тебя!..

Всхлипнув еще разок, няня Глаша ссадила меня на пол.

— Ну что же, родненькие вы мои, вечереет уже, больше, видать, никто не придет…

И в это время дверь скрррии-ип — и открылась! Сначала как-то боком, с оглядкой вошел доктор и тут же вслед за ним пара: высокая красивая женщина с толстой русой косой, в длинном платье до полу и в газовом шарфе, и коренастый усатый моряк. Лицо смуглое, обветренное, в руке бескозырка. Вошел и замер, прижав бескозырку к груди.

— Мать честная, сколько вас тут!

Я смотрел на женщину. Она! Это была она — моя мама! В этом я не сомневался нисколько. Изумленно-взволнованное лицо, большие, широко раскрытые глаза. Они уже искали кого-то среди бегающей, прыгающей, орущей оравы ребятишек. И, конечно же, искали меня!

Я закричал, что есть силы:

— Мама! Мама! Куда же ты смотришь? Вот он я, погляди сюда! — и подпер левой рукой бок, правую поднял над головой, щелкнул пальцами.

Наконец-то! Наконец-то она посмотрела! Растерянный взгляд ее с каким-то испугом коснулся меня. По лицу пробежала судорога.

— Мама, а я умею плясать!

И принялся кружиться и прищелкивать пальцами.

Моряк смотрел на меня с любопытством. Он высвободил руку и, сунув бескозырку под мышку, стал прихлопывать ладонями.

— А ну, парень, наддай! Ай, молодец! Шире круг!

Он присел на корточки. Женщина сердито затеребила его за плечо:

— Ну, перестань! Ну, перестань же, Ермиша!

Газовый шарф сполз с плеча, длинная русая коса свесилась до самого пола.

Я продолжал приплясывать, но женщина на меня не смотрела. Она искала кого-то другого. Меня охватило отчаяние:

— Ма-а-ма! А я умею еще и так!..

Я упал на живот и закружился быстро-быстро, как мельница.

— О-о-о! — стонал от смеха моряк. — Вот молодчина! Вот молодчина!

Мелькали лица ребят, заскорузлые ладони матроса, складки женского платья. Мелькали окна, двери, доктор в белом халате, няня Глаша…

— Ай, молодец! Ай, молодец! Ну, ладно, хватит! — Моряк поставил меня на ноги. — А что ты можешь еще?

У меня все еще кружилось перед глазами, но я увидел, как женщина, показав на кого-то пальцем, что-то сказала доктору. Няня поднесла дрожащую руку ко рту.

— А я еще умею вот это!

Я кувыркнулся через голову на пол. Вскочил, опять кувыркнулся.

— Чудо! Чудо! — сказал, выпрямляясь, моряк и решительным движением надел на голову бескозырку. — Доктор, мы его берем!

Женщина всплеснула руками:

— Ермиша, что ты?!

Лицо моряка стало суровым.

— Доктор, мы его берем! — жестко повторил он.

Женщина в смятении кинула взгляд на притихших детей. Доктор сухо кашлянул, дрожащими пальцами поправил пенсне:

— Мадам, вы, кажется, хотели взять мальчика? Женщина резко повернулась.

— Да, а что?

— Но ребенок, которого вы мне показали, — девочка!

Женщина смутилась:

— Разве?!

— Да. А это вот — мальчик. И хороший мальчик. Возьмите его, жалеть не будете.

Доктор соврал, я это знал точно! Женщина выбрала Левку! У него курчавые светлые волосы и большие голубые глаза с длинными ресницами. Он только что появился в приюте, а его уже выбрали! Но зачем доктор сказал неправду?!

— Мама! — тихо сказал я. — А я умею стоять на одной ноге. Смотри!

Моряк шумно вздохнул и взял меня за руку.

— Кхм! Хорош парень, а, как ты думаешь, мать?

Женщина растерянно металась взглядом то на курчавого Левку, то на мои ноги колесом, и вид у нее был такой, будто она расставалась с дорогой, понравившейся ей игрушкой.

— Хорош, говорю, парень-то?! — переспросил моряк, и в голосе его прозвучало нетерпение.

— Да, да, — сказала женщина, кусая губы.

Моряк наклонился ко мне:

— Как тебя звать-то, сынок?

— Рахитик! — звонко ответил я. — Меня зовут Рахитик.

У женщины брызнули слезы из глаз.

Хочу стать летчиком

И стал я жить в новом доме. Дом-то, собственно, был не новый — старый, деревянный, двухэтажный, с крутыми лестницами. Стоял он на обрыве, возле самого моря. Сверху, если выйти за ворота, открывался широкий вид, слева были два пирса с ошвартованными возле них пароходами, дальше виднелись выкрашенные суриком корпуса судов, стоявших на стапелях, подъемные краны, и за ними черным частоколом торчали нефтяные вышки. Горячий ветер приносил оттуда вместе с острым запахом смолы и краски свистки паровых лебедок и звонкие выкрики: «Вира!», «Майна!» А прямо внизу, под кручей, была, песчаная коса и на ней приземистые строения с округлыми крышами — ангары. В них стояли гидропланы.