Роман в формате хэппи-энд (СИ)

— Ну? — затаив дыхание, спросила она.

— Поздравляю, — сказал он и почувствовал, что его голос звучит кисло.

— Я не об этом, — досадливо мотнула она головой.

Что–то кольнуло его в сердце. Она даже не считала нужным об этом говорить. Как будто ее победа в этом конкурсе была делом прошлого. И не то, чтобы само собой разумеющимся, но… Как будто сама она была уверена в своих силах, в том, что за ней будущее, и эту уверенность не могло поколебать никакое решение жюри.

Он грустно усмехнулся: в молодости он был точно таким же.

— Что ты мне скажешь? — спросила она. — О нашем разговоре…

Он и сам прекрасно понимал, о чем она. О том, что на самом деле вызывало его грусть, что не давало спать последние ночи.

И он заговорил разумными словами, которые подбирал одно к другому в последние дни. Есть ли слова, — проговорил он, — чтобы выразить то, как он ее любит. Что значит она в его жизни… То, что начиналось, как легкое увлечение, превратилось в настоящую любовь, страсть, последнюю и самую сильную в его жизни. Она заполнила всю его жизнь. Изменила, преобразила, сделала прекрасной. Но ребенок… Ребенок — это что–то совсем другое… То, что имеет отношение не только к ним. То есть, конечно, к ним, но это ведь самостоятельная жизнь, перед которой оба они имеют колоссальную отвественность…

Боже, как бы он хотел быть на десять, ну, хотя бы на пять лет моложе! Чтобы иметь право… как бы это получше сказать… возродиться в новой жизни… Тем более в жизни, которая была бы частью не только его, но и ее… Начать все сначала, с чистого листа, новые надежды, новые мечты… Снова стать молодым… Какое это было бы счастье! Смотреть на их ребенка, учить его ходить, а потом говорить… Любить его вместе, ссорится из–за него…

И вообще (он усмехнулся) это было бы весьма предусмотрительно с его стороны: привязать ее, молодую, красивую, к себе, старику. Но увы… Жизнь — глумливая баба. Она слишком поздно показывает нам, где могло бы быть наше счастье… Показывает тогда, когда время для этого уже вышло…

Она пристально смотрела на него, напряженно вслушиваясь в слова, а точнее во что–то неуловимое, что слышалось ей за его словами. Под ее взглядом он постепенно умолк. А потом взглянул на нее как–то робко и сказал совсем другим, измученным и несчастным голосом:

— Ну, подумай сама… Через десять лет ребенок еще только–только пойдет в школу. А мне будет шестьдесят. Я буду пенсионером. Пенсионером!..

Она вздрогнула от его слов.

Как передать чувства, которые она в эту минуту испытывала к этому человеку, высокому, красивому, немного уже отяжелевшему, но все еще гибкому и подвижному, как юноша, который бессильно опустил заметно поседевшую — соль с перцем — и такую родную голову…. Как сказать об этом?

Кумир ее студенческой юности, молодой, полный идей, талантливый, недостижимый, блестящий… Потом неслыханная удача — работа в его тогда полуподпольной студии… Затаенные взгляды на него… Ее первые успехи… Его первые похвалы и первый интерес… Слухи о его семейных неурядицах… Потом их роман, красивый, стремительно набирающий силу, страстный, всепоглощающий…

Злые языки говорили о любви с обоюдным расчетом… Она — молодой балетмейстер, он — мэтр, которому ничего не стоит помочь на первых шагах, продвинуть… Он — разведенный мужчина, она — молодая интересная женщина. Необременительный роман… В котором секс легко смешался с профессиональным интересом. Наверное, со стороны это так и казалось. Но если бы кто–то знал, как все было на самом деле! Если бы кто–то знал его таким, каким знала его она: робким, сомневающимся, ранимым и в то же время способным собраться, быть мужественным и сильным…

И вот теперь… Когда их отношения могут наконец обрести новое дыхание, когда у них может быть ребенок…

— Не то… — с тоской проговорила она. — Не то…

И, почувствовав в себе небывалую прежде решимость по отношению к нему, подошла, обогнула стол и вместе с вращающимся креслом повернула его лицом к себе. А сама села на пол перед ним, сложив по–балетному ноги.

— Посмотри мне в глаза, — велела она.

Он рассмеялся неприятным смехом: что за глупости, она обращается с ним, как с маленьким, но в глаза посмотрел. И опять отвел взгляд.

— Нет. Ты не понимаешь, — сказала она. — Ты не понимаешь… Я хочу, чтобы у меня был именно твой ребенок. Твой, а не чей–нибудь еще! Чтобы у него были твои глаза, твои губы, твои волосы… Чтобы он был талантлив, как ты. Понимаешь? И если я тебе уже надоела, и ты решил меня бросить — я рожу его сама и стану матерью одиночкой.

Он поспешно взглянул на нее. В его глазах стояла боль.