Роман с английским

Самым значительным событием в моей "английской" жизни оказалась работа на Британской торговой выставке в Сокольниках в 61-м году. Это была моя первая официально оформленная деятельность, за которую по истечении двух недель я даже получила зарплату. Придя на стенд с надписью "Электроника", я оказалась в обществе очень милых джентльменов. Помню трех: длинного худого Джефа, изящного мистера Вилоуби и плотного пожилого господина семитского вида. Сентиментальный Джеф без конца всему умилялся: то березам в парке, то голубям возле университета, то моей косе. Маленький, в добротной серой тройке и с трубкой во рту мистер Вилоуби был постоянно одержим желанием попутешествовать по России и завороженно твердил: "Омск, Томск, Минск". Эта страсть привела его однажды на Белорусский вокзал, где он, поддавшись дорожной лихорадке, сел в электричку и проехал несколько остановок. О своем приключении он рассказывал с гордостью десятилетнего мальчишки, сбежавшего из дома. Пожилой джентльмен семитского вида все время пытался со мной уединиться, чтоб выяснить, как живут евреи в СССР. Однажды ему удалось загнать меня в угол и закрыть собой все пути к отступлению: "Говорят, у вас в стране сильный антисемитизм. Говорят, евреям трудно получить высшее образование. Это так?" "Но вы же видите, - ответила я, пытаясь выбраться из засады, - я же учусь". И тут раздался насмешливый голос мистера Вилоуби: "Russian girls know all the answers" ("Русские девушки знают ответы на все вопросы").

Однажды, раздавая буклеты посетителям выставки, я заметила на себе чей-то внимательный взгляд. Думая, что человек ждет буклета, подошла к нему и услышала отчетливый шепот: "Вас будут ждать в шесть пятнадцать на скамейке возле павильона". Не вполне осознав, что случилось, я поняла, что ослушаться нельзя, и ровно в шесть пятнадцать была в указанном месте.

К великому моему изумлению, на скамейке сидел Толя Агапов, наш недавний выпускник, с которым три года назад мы были вместе на целине. У меня отлегло от сердца: добродушный, широколицый, с ямочками на щеках, улыбчивый Толя вряд ли мог представлять опасность. Он и правда говорил со мной дружески и, как мне казалось, откровенно. Выяснилось, что Толя по распределению попал в КГБ и, сидя со мной на скамейке, выполнял свои прямые обязанности. Он расспрашивал меня о "моих" англичанах: о чем говорим, куда ходим. Когда я забыла упомянуть прогулку с Джефом на Ленинские горы, он мне о ней напомнил. "Раз ты и так все знаешь, зачем же спрашивать?" - удивилась я. "Затем, чтобы ты чувствовала ответственность, - без улыбки пояснил он. - А вообще будь осторожна. Это же такое дело... еще влипнешь", - понизив голос, доверительно сообщил Толя. Несколько лет спустя я узнала, что он сперва запил, а потом покончил с собой. Самоубийство никак не вязалось с его обликом. Видимо, работа в органах не вязалась с ним еще больше.