Роковое совпадение

Когда они подъезжают к участку, Санта уже отключился, и его приходится затаскивать в участок. Патрик отмечается у дежурного (смена закончилась) и садится в свою машину. Но едет не домой, а в противоположном направлении, мимо Нининого дома. Просто чтобы убедиться, что все в порядке. С тех пор как он вернулся в Биддефорд, а Нина уже вышла замуж за Калеба, Патрик не часто так поступал. В ночную смену он проезжал мимо и видел, что свет горит только в их спальне. Тогда он убеждал себя, что перестраховываться не вредно.

Спустя годы он все еще в это не верит.

Натаниэль знает: это будет большой праздник. Ему не только разрешат в канун Рождества лечь спать попозже, но и дадут развернуть столько подарков, сколько он захочет, — а он хочет посмотреть все. Сейчас они живут в настоящем старинном замке, а новая страна называется Канада.

В их номере в этом замке–гостинице есть настоящий камин и птичка, которая выглядит как живая, но она мертвая. Набитое чучело, как сказал папа. Может быть, и похоже, что птичка слишком много съела, хотя Натаниэлю кажется, что от набитого желудка не умирают. Еще здесь стоят две огромные кровати, а подушки, когда на них ложишься, приминаются, а не пружинят.

Все говорят на другом языке, которого Натаниэль не понимает, и это заставляет его вспоминать маму.

Он уже развернул радиоуправляемый грузовик, плюшевого кенгуру, вертолет. Маленькие игрушечные машинки таких ярких цветов, что у него кружится голова. Две компьютерные игры, крошечный пинбол, который он может держать в одной руке. По всему номеру валяется оберточная бумага, которую папа скармливает прожорливому камину.

— Тяга есть, — размышляет он вслух, улыбаясь Натаниэлю.

Он разрешил Натаниэлю самому сегодня командовать. В результате они целый день играли в крепости, ездили вверх–вниз в вагончике на катантной дороге — на фуфукулере… Натаниэль забыл, как это называется. Потом зашли в ресторан, на котором высилась огромная голова лося, и Натаниэль заказал целых пять десертов. Они вернулись в номер и открыли все подарки, только носки приберегли на завтра. Делали все, что просил Натаниэль. Раньше дома так не разрешалось.

— Ну, что дальше? — спрашивает папа.

Но единственное желание Натаниэля — вернуть все, как было раньше.

В одиннадцать раздается звонок в дверь. На пороге рождественская елка. Сквозь ветки из‑за громадной бутылки с бальзамом просовывает голову Патрик.

— Привет, — говорит он.

Мое лицо кажется резиновым, губы растягиваются в улыбке:

— Привет.

— Я принес тебе елку.

— Я заметила. — Я отступаю назад, пропуская его в дом. Он прислоняет елку к стене, иголки дождем осыпаются к его ногам. — Возле дома нет грузовика Калеба.

— Нет ни Калеба. Ни Натаниэля.

Глаза Патрика темнеют:

— Боже, Нина… Мне очень жаль.

— Перестань! — Я одариваю его своей самой лучшей улыбкой. — Теперь у меня есть елка. И гость, который поможет съесть рождественский ужин.

— А что, мисс Морье, я с радостью!

Мы одновременно осознали ошибку Патрика: он назвал меня девичьей фамилией, под которой я с ним познакомилась. Но ни один из нас не стал исправлять недоразумение.

— Располагайся. Я сейчас достану еду из холодильника.

— Одну секундочку. — Он бежит к машине и возвращается с несколькими полиэтиленовыми пакетами из магазина «Уолмарт». Некоторые перевязаны ленточками. — Веселого Рождества! — Немного подумав, он подается вперед и целует меня в щеку.

— От тебя пахнет виски.

— Всему виной Санта, — отвечает Патрик. — Я имел ни с чем не сравнимое удовольствие засунуть Санта–Клауса в камеру, чтобы он хорошенько проспался. — Он говорит и разбирает кульки: крекеры, хлопья с сыром, сухие завтраки «Чекс микс», безалкогольное шампанское. — Мало отделов было открыто, — извиняется он.

Я верчу в руках бутылку фальшивого шампанского:

— Даже напиться не дашь, да?

— Не дам, если это приведет к твоему аресту. — Наши взгляды встречаются. — Нина, ты же знаешь правила.

И поскольку он всегда знает, что для меня правильно, я иду за ним в гостиную, где мы устанавливаем елку. Зажигаем камин, а потом развешиваем гирлянды из ящиков, которые я храню на чердаке.

— Эту я помню, — говорит Патрик, вытаскивая хрупкую стеклянную слезу со статуэткой внутри. — Раньше их было две.

— А потом ты уселся на одну.

— Я думал, твоя мама меня убьет.

— Я тоже так думала, но у тебя уже текла кровь…

Патрик заливается смехом:

— А ты тыкала в меня пальцем и повторяла: «Он порезал попу». — Он вешает игрушку на елку на уровне груди. — Если хочешь знать, шрам остался до сих пор.

— Понятно.

— Хочешь покажу?

Он шутит, глаза его хитро блестят, но все равно мне приходится сделать вид, что я чем‑то занята.

Когда мы заканчиваем с украшением, то садимся на диван и едим холодную курицу с «Чекс микс». Наши плечи соприкасаются, и я вспоминаю, как мы раньше засыпали на плавучем причале у городского пруда, а солнце обжигало нам лица, грудь, нагревая кожу до одинаковой с воздухом температуры. Патрик ставит остальные пакеты из магазина под елку.

— Ты должна пообещать, что откроешь их только завтра утром.

До меня сразу доходит: он хочет уйти.

— Но снег…