Роковая ошибка

– Между тем как на самом деле вы очень обеспокоены, да? Чем?

– Я не знаю. Все так запутанно. – Ее вдруг прорвало: – А я ненавижу, когда ничего не могу понять.

Она беспомощно уставилась на Аллейна. Тот кивнул и утвердительно хмыкнул.

– Видите ли, – снова начала Верити, – когда вы спросили, не говорила ли она чего-нибудь, что позволило бы заподозрить самоубийство, я сказала: «Нет». И если бы вы знали Сиб так, как знала ее я, вы бы тоже так считали. Но спроси вы меня, высказывала ли она вообще когда-нибудь что-нибудь подобное, я бы сказала – да. Однако – опять же если знать, что она была расположена повздорить, закатить истерику и кричать, будто жизнь не стоит того, чтобы жить, и она готова покончить с ней, – то все это воспринималось как представление. Мне часто казалось, что истинным призванием Сиб был театр.

– Вам виднее, – сказал Аллейн.

– Вы уже виделись с Прунеллой? Ее дочерью?

– Еще нет. Я читал ее показания. После вас как раз собираюсь заехать к ней. Не знаете, она дома?

– Должна быть. Но она часто ездит в Лондон.

– Кто остается в доме в ее отсутствие?

– Миссис Джим Джоббин. Приходящая прислуга. Сегодня как раз ее утро в Квинтерне.

– Кто-нибудь еще?

Черт, подумала Верити, ну вот, приехали, а вслух сказала:

– Я точно не знаю. Ах да, сегодня там еще рабочий день садовника.

– Да-да, садовник.

– Так вы знаете о завещании?

– Мистер Рэттисбон рассказал мне о нем. Мы с ним давние знакомые. Позвольте вернуться к тому дню, о котором мы говорили. Значит, вы обсуждали помолвку мисс Фостер с ее матерью?

– Да. Я пыталась уговорить ее примириться с ней.

– Преуспели?

– Не слишком. Но она согласилась повидаться с молодыми людьми. А могу я спросить… они нашли… патологоанатом нашел какие-то… признаки болезни?

– Опираясь на свидетельство доктора Филд-Инниса, патологоанатом предполагает, что у нее могла быть болезнь Паркинсона.

– Если она об этом узнала, – сказала Верити, – это могло все изменить. Если бы ей сказали… Но доктор Филд-Иннис ей ничего не говорил.

– А доктор Шрамм, очевидно, и диагноза такого не ставил.

Рано или поздно это должно было случиться. Вот и прозвучало его имя.

– Вы знакомы с доктором Шраммом? – непринужденно спросил Аллейн.

– Да.

– Хорошо его знаете?

– Нет. Я знала его очень давно, но мы надолго совершенно потеряли друг друга из виду.

– А недавно вы его видели?

– Мы встретились один раз на званом ужине несколько месяцев тому назад. В Мардлинге – поместье, принадлежащем мистеру Николасу Маркосу. Кстати, это с его сыном помолвилась Прунелла.

– Тот самый миллионер Маркос?

– Миллионер ли он, я не знаю. Хотя он производит впечатление чрезвычайно богатого человека.

– Миллионер, коллекционирующий живопись, – подсказал Аллейн, – если это вам о чем-то говорит.

– Да, он покупает картины. Например, недавно приобрел одну из картин Трой.

– Значит, это он, – сказал Аллейн. – Она назвала ее «Разные наслаждения».

– Но… откуда вы… А, понимаю, вы уже побывали в Мардлинге.

– Нет. Просто художница – моя жена.

– «Все чудесатее и чудесатее»[86], – произнесла Верити после длинной паузы.

– Вам так кажется? Не совсем понимаю – почему.

– Я хотела сказать – как чудесно. Быть женатым на Трой.

– Ну, во всяком случае, нам нравится, – заметил Аллейн. – Но позвольте мне вернуться к нашему делу.

– Конечно, пожалуйста, – ответила Верити, испытав неприятное ощущение под диафрагмой.

– На чем мы остановились?

– Вы спросили меня, знакома ли я с Бейзилом Смитом.

– Смитом?

– Нужно было сказать Шраммом, – быстро поправилась Верити. – Кажется, Шрамм – девичья фамилия его матери, и кажется, она хотела, чтобы сын носил ее. Что-то подобное он сам говорил.

– Когда это случилось, у вас есть догадки?

– Могу сказать только, что это произошло после того, как мы с ним потеряли друг друга из виду, а это произошло, насколько я помню, в тысяча девятьсот пятьдесят первом году, – ответила Верити, надеясь, что ее ответ прозвучал легко и естественно.

– Как долго была с ним знакома миссис Фостер?

– Не очень долго. Они познакомились на том же званом ужине. Но, – быстро добавила Верити, – она уже много лет время от времени ездила отдохнуть в «Ренклод».

– Тогда как он начал там практиковать только в апреле, – заметил словно бы невзначай Аллейн. – Вам он нравится? Приятный человек?

– Как уже сказала, я виделась с ним всего один раз.

– Но вы знали его прежде.

– Это было… так давно.

– Мне кажется, он вам не слишком нравится, – пробормотал себе под нос Аллейн. – Или, возможно… но это неважно.

– Мистер Аллейн, – произнесла Верити громко, но, к большому своему сожалению, с дрожью в голосе, – я знаю, что было в завещании.

– Я так и думал.

– И, вероятно, мне следует сказать: такое завещание Сибил могла написать и когда угодно в прошлом, если бы находилась в сильно расстроенных чувствах. В состоянии гнева она могла завещать что угодно кому угодно, кто в тот конкретный момент пользовался ее благосклонностью.

– А делала ли она нечто подобное в прошлом, насколько вам известно?

– Вероятно, в прошлом у нее для этого не было достаточно серьезного повода.

– Или она не была так сильно увлечена?