Роковая любовь (Нинон де Ланкло, Франция)

На такое понятие, как нравственность (пусть даже и собственного дитяти), он, повторимся, смотрел весьма снисходительно и даже, не побоимся так сказать, насмешливо. А потому однажды привел ее в квартал Марэ… Центром светской жизни в квартале Марэ была Королевская площадь (ныне площадь Вогезов). Прогулки, свидания, стычки мушкетеров с гвардейцами — вот что здесь обычно происходило. А кроме того, здесь находился некий дом, где собирались такие же, как мсье де Ланкло, любители жизненных удовольствий и сосредоточивалось все, что было в Париже прекрасного, изящного и богатого. Нинон немедленно провозгласили первой красавицей и начали за ней ухаживать. Судьба всякой девушки из «Дома Эпикура» — так назывался клуб — была предрешена, однако некоторые молодые люди так влюбились в нее, что пожелали повести к алтарю. Однако она не имела ни малейших намерений связывать себя с вертопрахами, пусть даже весьма состоятельными. Узы брака безумно пугали ее — как и всякие другие узы. Она отказала всем — кроме одного. За ней начал ухаживать человек очень знатный, принадлежащий к древнему роду, — герцог Шатильон, Гаспар Колиньи, внучатый племянник знаменитого адмирала Гаспара Колиньи, убитого в Варфоломеевскую ночь. Когда молодой Колиньи встретился с Нинон, родители уже устраивали его брак с Елизаветой-Анжеликой де Монморанси, сестрой герцога Люксембургского. Однако Гаспар так очаровался Нинон, что решил жениться на ней. Анри де Лакло пришел в восторг, немедленно распростился со своей апологией свободной любви и благословил дочь. Однако он плохо знал собственное дитя! Когда Гаспар явился к девушке с предложением руки и сердца, она посоветовала ему жениться на мадемуазель де Монморанси, однако немедленно сделаться любовником мадемуазель де Ланкло.

— Во-первых, женившись на мне, вы восстановите против себя два знатных рода, — сказала рассудительная красавица. — Во-вторых… брак и любовь — это дым и пламя. Я вовсе не желаю, чтобы наши отношения были «задымлены», ведь я… люблю вас!

Не успел изумленный Гаспар опомниться, как она бросилась ему на шею, и спустя самое малое время, которое потребовалось для того, чтобы поднять юбки ей и расстегнуть кюлоты ему, стала любовницей молодого герцога.

Но поскольку, следуя убеждению самой Нинон, «женщины чаще отдаются по капризу, чем по любви», однажды ее каприз прошел, и любовники расстались.

Герцог очень страдал… но его страдания просто ничто по сравнению с горем доброго Анри де Ланкло. Он так и не смог оправиться от разочарования и вскоре покинул сей свет, совершенно не предполагая той блестящей карьеры, которую сделает дочь, и тех богатых урожаев, которые она пожнет на ниве любовной. Почти тотчас последовала за ним и высоконравная матушка, которая, наоборот, предвидела тот «тернистый путь», который пройдет ее дочь. Она могла только молить Господа наставить Нинон на путь истинный, однако Всевышний, похоже, был в ту минуту занят судьбой какого-то другого человека, потому что позволил Нинон вести себя так, как ей заблагорассудится.

Итак, «полное собрание человеческих совершенств», как называли Нинон многочисленные поклонники, осталась одна-одинешенька. Ей было шестнадцать… Ну и, разумеется, со всех сторон налетели покровители, как пчелы на великолепный цветок. Герцог Шатильон дал ей наилучшие рекомендации, и Нинон их блистательно оправдывала.

Она жила, не бедствуя. С наследства, оставленного отцом, Нинон получала ежегодно 10 000 ливров, кроме того, всегда находились желающие осыпать ее подарками и золотом. Но в том-то и состояло отличие Нинон от прочих куртизанок того времени (к примеру, от ее подруги, знаменитой Марион Делорм) — она не брала денег от мужчин. «Любовь — самая рискованная торговля, — рассуждала она, — оттого-то банкротства в ней столь часты». Она никому не желала быть обязанной ничем, кроме нежных чувств и приятных воспоминаний. Строго говоря, ее и куртизанкой назвать было нельзя. Однако она обладала тем достоянием, которое ни за какие деньги не купишь: умом и хорошим вкусом, а потому вела себя достаточно скромно… и в то же время изысканно. «Скромность везде и во всем, — так полагала она. — Без этого качества самая красивая женщина возбудит к себе презрение со стороны самого снисходительного мужчины».

Скромность была одним из тех цветов, которыми себя украшала «изящная, превосходно сложенная брюнетка, с цветом лица ослепительной белизны, с легким румянцем, с большими синими глазами, в которых одновременно сквозили благопристойность, рассудительность, безумие и сладострастие, с ротиком, украшенным восхитительными зубками и очаровательной улыбкой. Нинон держалась с благородством, но без гордости, обладая поразительной грацией», — так описывал ее Сен-Эвремон, временный любовник, оставшийся на всю жизнь другом и воспевателем ее красоты и ума.