Роковая дама треф

– Она вскружила ему голову! – воскликнула графиня. – Она пленила его, приковала к себе цепями страсти… и хладнокровно использовала его, а сама мечтала об одном: завоевать любовь своего мужа, барона с ледяным сердцем! По ее наущению Сильвестр даже вызвал на дуэль Корфа. Он был воском в руках своей любовницы, ибо и впрямь любил ее, в то время как Мария топтала его, как ничтожный прах! Я знала: пока Мария равнодушна к Сильвестру, он не успокоится. Он всегда хотел только недостижимого. И я посоветовала ему убить Корфа, но так, чтобы никто не вздумал подозревать его. Все было устроено…

– Но мой отец жив! – воскликнула Ангелина.

– Жив, увы! – воздела руки мадам Жизель, и, несмотря на всю серьезность момента, Ангелина едва не прыснула: так нелепо выглядела графиня, демонстрировавшая свое отчаяние. – Он остался жив, хотя его долгое время все считали мертвым, в том числе и Мария, и сам Сильвестр. И что-то надломилось в душе брата, что-то сломалось навеки! Он не смог простить себе этого убийства, хотя не раз побеждал своих врагов на дуэли. И он пал… от руки твоей матери, Марии Корф! А все, что осталось мне, – это месть! Если мне не удалось вырвать ледяное сердце Корфа, то я могу выцарапать глаза тебе – ибо они точь-в-точь как у него!

И мадам Жизель кинулась на Ангелину, выставив перед собой скрюченные пальцы. Но Оливье и Гарофано вовремя ее перехватили, сообразив наконец, что пора вмешаться.

Ангелина даже не шелохнулась. Стояла, понурив голову, негодуя, почему ее родители оказались так немилостивы к ней? Почему никогда не рассказывали о том сплетении судеб и событий, в которое, оказывается, она была вовлечена еще до своего рождения? Считали ее глупышкой, ничего не способной понять? Ждали подходящего часа? Или просто забыли, отмели прошлое, будто ненужный мусор?.. А зря, а напрасно, ибо из этого мусора проросли злые цветы, отравившие ее настоящее, а из настоящего уже тянутся ростки в будущее, и только богу ведомо, что ждет ее в будущем.

Она подняла голову и взглянула на мадам Жизель, которую с великим трудом удерживали двое мужчин, ибо ярость придавала ей силы: ярость от того, что она так и не увидела слез и боли на лице Ангелины. О месть, страсть мелких душ! Как она мила жестоким, бессердечным, убогим натурам – особенно когда зло можно творить безнаказанно, упиваясь неведением глупой жертвы. Ну что же, все, что было, – чудовищно, страшно, однако ведь – позади! Осталось только повернуть обратно, и если несчастная, забитая Анжель как-то пробрела этот путь, то уж Ангелина – с ее новым знанием, новыми силами, обновленной душой! – пройдет наверняка!

Она повернулась к берегу, но тут Оливье схватил ее за руку:

– Куда ты?

Ангелина с улыбкой вглядывалась в его доброе, встревоженное лицо. Он красив, а все-таки черты его какие-то чужие. Она вспоминала теперь, что лица французов всегда казались ей какими-то ненастоящими, негармоничными, словно из воска вылепленными, – правильные черты, а все же не освещенные тем внутренним светом, который делает особенно милыми и родными русские лица. Русские необыкновенно красивы, подумала Ангелина, и волна счастья захлестнула ее, когда она поняла, что отныне будет видеть вокруг себя только русские лица. И все-таки спасибо тебе, Оливье де ла Фонтейн! Ангелина никогда тебя на забудет. Благодаря тебе, только тебе она будет с нежной, смущенной улыбкой вспоминать пройденный ею путь страданий. Никогда не забудет их «брачную ночь», когда они спали рядом, будто усталые дети…

– Куда ты?! – повторил Оливье, напуганный, а вовсе не обрадованный тою улыбкою, с которой смотрела на него Анжель.

– Мне надо вернуться, – гладя его пальцы, стиснувшие ее запястье, и по одному разжимая их, чтобы высвободиться, ласково проговорила Ангелина. – Я не пойду дальше, я остаюсь в России.

– Но мост рухнул! Как ты пройдешь?!

Ангелина с досадой взглянула на вздувшуюся реку. Да… мост! Ничего, второй еще цел!

– Я пройду по другому мосту. А если не удастся, пережду в деревне, пока не подойдут наши войска.

– Наши? – переспросил изумленный Оливье.

– Ну конечно, – кивнула она. – Ты разве не понял? Я ведь русская.

Оливье побелел и опять осторожно взял ее за руку:

– Анжель! Ну посмотри на меня. Что с тобой? Успокойся. Я мало что понял из вашего разговора с этой проклятой бабой, но она говорила такие жуткие вещи… И ты просто разволновалась, просто… Ну хочешь, я брошу ее обратно в реку? Только бы ты успокоилась!

Он сделал движение к мадам Жизель, та взвизгнула, забилась в руках Гарофано, глядевшего на нее с нескрываемым отвращением.

– Хорошо бы! – мечтательно протянула Ангелина. – Однако пусть живет. Ядовитые зубы у нее уже вырваны. А ты все же пойми: я никогда тебя не забуду, но мне надо вернуться. Я вспомнила, кто я! Я – русская! Я…

– Молчи! – прошептал Оливье, опасливо озираясь. – Ты бредишь, Анжель…

Ангелина посмотрела на Гарофано, который сотворил крестное знамение и сделал пальцами «рожки» – на всякий случай. И он тоже озирался с опаскою и даже прижал палец к губам, призывая Ангелину к молчанию.