Рокировка по длинному пути

Я обреченно вздохнул и торопливо потопал в ванну, пока туда остальные не набежали. А то с мамы Молли станется исполнить свою угрозу.

Глава 2

На завтрак спустился самым первым. Близнецам, колотившим мне в двери ванной комнаты, поторапливая, надоело ждать. Они решили проскользнуть в кухню не умывшись, но мать надавала им полотенцем пониже спины и отправила обратно. Увы, ванная была уже занята Перси, а вперед Джинни они никогда не прорвутся — девчонка вылитая мать со всеми вытекающими, так что придется ждать. Если повезет, то успею как раз спокойно доесть, пока они не вернутся. А то у них привычка подкидывать в тарелки зазевавшимся разную гадость: пуговицы, сухого паука или пару семечек жгучего перца.

Вежливо поздоровался с мамой Молли, получил порцию утренних приветственных причитаний и сел на свое место — последний табурет в конце стола напротив Джинни.

Возле меня, как по волшебству, возникли тарелка овсяной каши и пара толстых ломтей белой булки, щедро намазанных маслом и посыпанных сахаром. Благодарно кивнув, приступил к трапезе.

Почти вслед за мной в кухню зашел заспанный Артур. Рассеянно клюнул жену в щеку, буркнул утреннее приветствие и, плюхнувшись на табурет во главе стола, получил свою порцию яичницы с беконом. После чего взял вилку и уткнулся в свежий «Пророк».

В этом доме было не принято спускаться в столовую всем вместе. Жильцы подтягивались к столу в разное время, но старались не опаздывать, так что в течение пятнадцати минут вся семья, без исключения, была в сборе. Даже Перси, который всегда с трудом просыпался по утрам.

Мама Молли к завтраку пекла просто чудесные сладкие пирожки с разными джемами внутри, но все больше всего обожали ватрушки, а их всегда было мало, и соням они обычно не доставались, особенно если близнецы успевали на завтрак первыми, а мать, отвлекшись, упускала блюдо из виду.

Я сначала удивлялся, почему бы тогда не печь только одни ватрушки, чтобы хватало всем, но потом сообразил, что так Молли стимулировала детей к дисциплине и ненавязчиво поторапливала. И таких скрытых манипуляций я, с удивлением, обнаружил еще много. Супруги Уизли, при внешней простоте и недалекости, оказались далеко не так просты, как мне казалось.

В этой семье было не принято давить на детей. Родители давали видимость выбора, подталкивая к нужному им самим результату, учили ответственности и принятию последствий на практике. Тем же близнецам позволяли проводить их исследования, а в случае происшествий — наказывали, но никогда прямо ничего не запрещали. И я понял это далеко не сразу.

Поначалу поведение взрослых мне казалось простой безответственностью и пофигизмом. Типа, нарожали от небольшого ума кучу детей, и они теперь растут как сорняки в поле, а самих родителей волнует только как всех накормить и мало-мальски одеть. Как же мне теперь погано на душе за свои грязные мыслишки.

Для этих людей дети являлись личностями, чей выбор уважали и учитывали, позволяя им расти и развиваться такими, как те захотят сами.

Чет вспомнилось, когда я был маленьким, мне очень хотелось пройтись по огромной грязной луже в своих новых резиновых сапогах. Эта лужа каждый день манила меня, когда мы возвращались с матерью из садика. Было интересно, какие монстры водятся в темных глубинах, и не провалюсь ли я в нее по пояс. Ведь, как я думал, за тем и придумали резиновые сапоги, чтобы исследовать лужи.

Но я уже тогда точно знал, что моей аккуратной маме будет непонятно и неприятно, вздумай я так поступить, и послушно обходил лужу стороной. Конечно, когда я пошел в школу, а потом в секцию, то уже не был послушным мальчиком, оглядывающимся на маму. Где только мы с пацанами не лазили, какими только домой не возвращались. И в моей жизни много чего еще встречалось, в том числе и лужи.

И все же я навсегда запомнил ту лужу, вернее, не ее, а ощущение незавершенности и словно неправильности — что я мог и не сделал. А в этой семье дети никогда не мучились подобными сожалениями. Им ничего не запрещали, а потом под беззлобную ругань и причитания, отмывали, обсушивали, поили зельями от простуды, залечивали раны и ожоги и опять отпускали познавать мир, ничего не требуя и не запрещая. И это было здорово на самом деле. Вот я и сейчас невольно спрашивал себя — на кой-черт моей правильной маме нужна была та навороченная стиралка?

Мне нравилась семья Уизли, хотя и изрядно удивляла отсутствием порядка и элементарных манер. Они бесили и восхищали одновременно. Глядя на их свободу и сплоченность, я невольно сравнивал их с моей прежней семьей, и часто это сравнение было в пользу Уизли. Я ненавидел себя за это и упрямо гнал эти мысли, словно они чернили и обесценивали мое прошлое, все двадцать девять лет, что успел прожить. Будто привыкая к Уизли, одобряя и принимая, я пятнаю и предаю память о моей настоящей семье. Прошло шесть месяцев, а я все еще колебался, не решаясь сделать окончательный выбор, — порвать с прошлым и принять настоящее. И свое место в нем.