"Ро-ма, Ро-ма!" - продолжает скандировать зал, и создается впечатление, что толпа поет какую-то дикую песню. Вдруг, ослепительно-тонкий луч - ярко-зеленый и упругий, как стальная струна, луч лазера пронзает тьму под потолком. Еще один - красный, еще - синий, желтый, фиолетовый, снова зеленый - они протянулись со всех сторон, перекрещиваясь, переплетаясь в фантастическую небесную паутину. Но они ничего не освещают; кажется, внизу от них стало еще темней.
В это время на сцене загораются факелы, и в их тусклом свете на заднем плане вырисовываются огромные, раскачивающиеся вперед-назад на мощных цепях, качели, а на них - кленова чудовищная ударная установка (я всегда знал, что он - придурок, а не знал бы, мне, чтобы все стало ясно, хватило бы одного взгляда на эту гору барабанов). Под качелями - дубовый крест, как будто перенесенный сюда прямо с Голгофы. По краям сцены спиной к залу - двое затянутых в черную кожу. Слева - Джим с гитарой наперевес; справа - клавишник Эдик (по прозвищу "Смур"). Синтезатор уже включился в общую вакханалию и изрыгает в толпу потоки звуков, напоминающих рев реактивного лайнера на подходе к звуковому барьеру.
Но вот, кажется, "увертюра" близится к концу, и тогда крест медленно со скрипом поворачивается на сто восемьдесят градусов. К моменту, когда становится видно, что на обратной его стороне распят человек в белой набедренной повязке, через всю эту (ритмичную, правда) какофонию все явственней прорастают торжественные и светлые аккорды католической мессы. И остается она одна, но звучащая все в том же бешеном ритме. Под крестом от брошенного Джимом факела разгорается костер (я-то знаю, что это кинотрюк, но все равно - эффектно). Пламя быстро набирает силу. Внезапно с центра потолка в зал падает ослепительно яркая звезда, а крест, одновременно с этим, как бы пережженный у основания пламенем костра, рушится вниз. Но "распятый" успевает упасть чуть раньше и, рискуя быть придавленным, кубарем выкатывается на авансцену. Крест с грохотом ударяется об пол, а новоявленный Мессия - Роман Хмелик, фронтмен группы уже стоит на краю подмостков, в одной руке сжимая микрофон, другой указывая на еще падающую звезду.
Последний аккорд затихает и в образовавшемся звуковом вакууме раздается его пронзительный крик: "Эй, ты!!!"
Ударник, бас и клавиши вновь заводят хлесткий напряженный хард, а Ром с интонациями безумного прорицателя, до истеричности самозабвенно, продолжает свой гимн всеотрицания, гимн "Дребезгов":
"Эй ты!
Что ты уставился?!
Или не видел как падают звезды?
Или ты загадал желание
Самое заветное, чтобы - хоть лопни?!
Эй ты!
Чему тебя учили?
Ведь это все - оптический обман!
Звезды не сходят со своих орбит...
Все у нас, сплошь - оптический обман!
Эй ты!
Тебе что - нравится вся эта гниль:
Коммунисты, демократы, онанисты, бюрократы?!
Или ты станешь одним из них,
Чтобы ребенок внутри тебя умер?
Так вдребезги,
вдребезги,
вдребезги...
Вдребезги проклятый мир!!!
Вместе мы - монстры, мы - сверхчеловеки,
Вдребезги проклятый мир!!!"
В упоении Ром, как заведенный, мечется по сцене. Вдруг светящаяся разноцветная паутина под потолком, как бы прогнувшись, стремительно падает вниз. Это лучи, направленные раньше параллельно полу, теперь становятся градусов в сорок пять под углом к нему и начинают в такт музыке мигать и носиться в зале по причудливым траекториям.
В этот момент Ром бросает микрофон и, схватив со специальной подставки гитару, начинает свой сольный пятнадцатиминутный проигрыш. Не люблю металл, но Ром тут, действительно, виртуоз.
Зал внизу беснуется в упоении.
Начав с темы и импровизируя, Роман все более усложняет ее, как бы выстраивая на простом фундаменте фантасмагорический ажурный замок.
Но вот он снова рванулся к стойке с микрофоном и, не прекращая работать пальцами, продолжает:
"Эй ты!
Сольем нашу злость в сверхупругий сплав!
Заставим звезды сломать орбиты,
Пусть все потом катится в тартарары...
Но мы-то увидим свой звездный час!
Так вдребезги,
вдребезги,
вдребезги...
Вдребезги проклятый мир!!!
Ты ведь не трус, как я погляжу...
Вдребезги проклятый мир!!!
Тут, стоявший на протяжении всего происходящего к залу спиной, Джим вдруг поворачивается в пол-оборота, и на его правой руке обнаруживается черная повязка с белой свастикой. Он направляет гриф своего "баса", как ствол автомата, в сторону синтезатора. "Вдребезги!" - кричит Ром. Камнепадом прокатывается по залу звук автоматной очереди, и Эдик-Смур, метра на полтора отброшенный в сторону, падает навзничь. "Вдребезги!" кричит Ром, и Джим "бьет" по кленовым качелям. Одна из цепей рвется, и на сцену, и даже в зал с грохотом сыпятся барабаны. Спектакль отменный. Уважаю. На подростков, конечно, рассчитано, но все-таки...
"Вдре..." - но тут и самого Рома настигает гитара Джима. Наступает зловещая тишина. Джим, осклабившись, поворачивается и направляет гриф в серую массу под сценой. Взвинченная до полусумасшествия, окончательно уверовавшая в убийственную силу его гитары, толпа шумно вздыхает. Передние ряды прячутся за спинки кресел.