Рок И его проблемы-4

«Ты — Мой… Знай, ты приходишь в мир, как ягненок в стаю волков.

Будь же осторожен, как змея, и чист, как голубь.

Остерегайся толпы. Эта она потащит тебя на судилище, к имеющим власть, и будет избивать тебя в храмах.

Но и перед властителями и священниками, для которых нет единого Бога, ты — свидетельство Мое»

Евангелие перпендикулярного мира

1.

— От древности всегда остаются развалины, — сказала Мэри. — Архитектура, это то, что больше всего может прожить в веках. В архитектуре заключается подлинный аристократизм, избранность… Именно, поэтому. Потому что она сохраняется во времени дольше всего.

— Не понял, — отозвался Гвидонов.

— Вы, в России, мало обращаете внимания на архитектуру. Потому что всегда боролись с богатыми… Вся российская история — это сражение с капиталом, за общечеловеческую справедливость. Поэтому, только у вас и победила мировая революция… Но вы недостаточно внимания уделяли архитектуре. Потому что, это очень дорого.

— Я не понял, что такое аристократизм? — сказал Гвидонов. — Это, когда есть рабы и есть избранные, которые у первых все отняли, да еще и заставляют пахать на себя? И строят, поэтому себе дворцы? На чужих костях? Потом наряжаются и устраивают балы… Жрут и спят в своих дворцах… Потом дадут кому-нибудь копейку, милостыню, — и пыжатся от гордости за себя, что они такие добрые?

— Вот, — обреченно сказала Мэри. — Ты — типичный коммунист. Именно таким я себе представляла типичного коммуниста. Который даже разговор о древней архитектуре сведет к проблеме общесоциальной справедливости… Только непонятно, почему же тогда вас разогнали, если вы такие хорошие?

Гвидонов хотел вспылить, потому что не умел разговаривать с женщинами. У них все получается шиворот навыворот. Даже у самых хороших.

Но сдержался.

Потому что утром Мэри сказала ему, — что беременна.

Он брился в ванной комнате, впереди был день, и он думал над его планом.

Даже не понял сначала значения ее слов.

— Владимир, — сказала Мэри, откуда-то из-за спины. — Я не хотела говорить тебе раньше, потому что не была до конца уверена… У нас будет ребенок.

Не могло содержаться в реальном мире такой информации. Из разряда утопий… Это то же самое, что сказать ему: у нас во дворе приземлилась летающая тарелка, и на нее можно взглянуть. При желании… Достаточно отдернуть занавеску.

Такого не могло произойти. Потому что это — полная фантастика.

Гвидонов повернулся, лицо его окаменело, словно он, за одно мгновенье, на несколько лет постарел.

— Да, — сказала Мэри.

— Когда? — спросил он.

— Через семь с половиной месяцев.

— Ты уверена?

— Ты — типичный мужчина, — осуждающе сказала Мэри, — который должен быть во всем уверен.

— Я понимаю… — сказал Гвидонов, судорожно пытаясь освоиться в новой ситуации. — Мальчик или девочка?.. Да, рано… С какого месяца можно определить пол ребенка?

— После третьего.

— Тебе нельзя поднимать тяжестей… Тебя тянет на соленое?

— Ты — типичный холостяк, — сказала Мэри. — Ты настолько растерялся, что даже не знаешь, что сказать.

— У меня есть кое-какие деньги, — сказал Гвидонов. — Нужно открыть на его имя счет в банке, лучше в Лондоне. На тот случай, если со мной что-нибудь случится.

Знание — сила.

Даже в том случае, когда не тянет уже узнавать ничего нового. И так, голова — палата.

В общем-то, все три месяца, которые они с Мэри находились на Дальнем Востоке, Гвидонов пробовал разбираться в буддизме.

Чем дальше пробовал, тем меньше в нем что-нибудь понимал.

Хорошо понимал только статью о буддизме в Большой Советской Энциклопедии. Ее писал в свое время толковый мужик, которому от этого буддизма было ни жарко, не холодно, — и он разделал его под орех. С точки зрения марксистско-ленинской философии, — с которой Гвидонов, кстати, был во многом согласен.

В общем-то, буддизм, как христианство и ислам, — был религией угнетенных. И — угнетателей.

Угнетенным досталось обещание, — другой жизни, получше нынешней, после их смерти. А — угнетателям, возможность пользоваться этим обещанием всевышнего, и угнетать в этой жизни, с удесятеренной энергией… Все-равно религиозные фанаты будут терпеть. Чем больше они терпят, тем большая награда ждет их на небесах. Против небесной награды для своих рабов, — они не возражали совершенно, и на нее не зарились….

Версия, которую следовало разрабатывать, была одна.

Реальная, хорошая версия, — без всякого налета мистики, типа огня в Иерусалиме, который раз в год сам собой загорается, в присутствии собрания верующих, и на их глазах. Когда он там загорается, этот небесный божественный огонь, это чудо из чудес, — они бросаются к нему, чтобы зажечь от него свои свечки. То есть, приобщиться каким-то образом. К чему-то.