Рок И его проблемы-2

— В моих? — сказали недовольно на том конце провода.

— Я зайду к вам через минут сорок. Постарайтесь никуда не отлучаться.

— Заходите, — сказали в трубке и повесили ее.

Шарф, зеленая куртка, зимняя кепка с «ушами». То, в чем хвостисты его не видели.

На четырнадцатом переход в любой из шести подъездов его дома, сделали, догадались на всякий пожарный случай… Из первого подъезда — в «Продукты». Там, через другой выход, — на улицу. Пять минут до метро.

Каждый четвертый — в зеленых куртках, каждый пятый — в похожих кепках с Черкизовского рынка, подпольные вьетнамцы нашили их еще летом на маланину свадьбу.

Скоро Новый Год — праздник праздников.

Никого — следом. Значит, не догадались, что он их вычислил. Самоуверенность ребят подвела.

Но скоро — догадаются. Будет — сложней.

Метро…

Скоро Новый Год. Потом — месяц май. Его сорок семь лет.

Сорок семь лет дороги от одной иллюзии к другой. От одного разочарования, к следующему.

Жаль расставаться с кабинетными напольными часами, их маятник так неторопливо, так верно двигался, отрезая ему по кусочку от пирога вечности.

Но часы можно найти и в Греции.

И вернувшись поздно вечером из деревенского кабачка, где было много пива и сиртаки, сесть в глубокое кресло у мерно потрескивающего дровами камина, закрыть глаза и слушать ход других напольных часов, побольше первых, которые тоже будут так же отсчитывать мерно текущее безвозвратно время.

От одной иллюзии до другой.

Что же остается, в конце концов, у человека?.. Вечного?

Ничего…

Все заканчивается, как тоннель заканчивается новой станцией, где стоят на платформе люди, желающие попасть в поезд. Станция — иллюзия, тоннель, где темно, — освобождение от нее.

Например, дружба, — цена которой триста долларов… Цена вопроса.

Есть у ординарного рыбака и мастера по ремонту холодильных установок Михаила Павловича Гордеева закадычный приятель, тоже мастер, — Павел Витальевич Фролов.

Когда Михаилу Павловичу вдруг срочно понадобились триста долларов, тот одолжил их у него. На неделю… И Михаил Павлович честно вернул долг. В — срок.

Но когда к Павлу Витальевичу пришел Гвидонов и предложил за номер телефона его приятеля тоже триста долларов, тот покочевряжился лишь для приличия, — даже угрожать мастеру не пришлось. Стоило тому увидеть три зеленых бумажки, как, так знакомо, заблестели предощущением выгодной сделки его глаза.

Так дешево.

Его, Гвидонова, тоже продавали в разные времена, и за разные суммы. За большие и маленькие. Что здесь удивительного.

Но что остается в результате, — детишки?.. Которые, судя по наблюдениям и собственному давнему опыту, вырастают — и стартуют с родителей, как со стартовой площадки, обжигая их нестерпимо жаром своих разгонных дюз.

Оставляя после себя лишь пепел очередной надежды на вечное…

Лишь бренный металл, и ход часов. Больше ничего.

Так что — только Греция, Греция, Греция… И высокий забор.

На подвальной лестнице Гвидонов разминулся с двумя парнями. Они поднимались, и посторонились, пропуская его.

Гвидонов мельком взглянул на них, — испарина выступила на спине… Опоздал.

Ребята были битые, не спешили, — вот, даже уступили дорогу постороннему человеку. Сделали дело, — теперь смело куда-то гуляют. Докладывать более высокому начальству.

Времени совсем в обрез, но оно еще есть, — время. Правда, счет теперь пошел даже не на часы, — на минуты.

Им спешить было некуда, это Гвидонову нужно было поторопиться.

Он спустился на три или четыре ступеньки вниз, оглянулся, — ребята уже почти на улице, четко выделялись на фоне новогоднего неба и монолитной стены сталинского дома. Они не оглядывались на него, полные сознания выполненного долга, — а зря. Потому что, четыре раза сухо проквакал «Вальтер», и оба парня, завалившись мешками, стали по ступенькам сползать к Гвидонову.

Они тоже, может быть, знали больше, чем это было нужно…

Или параллельное следствие, — еще один «сыскарь», на которого вся надежда, — или следили все-таки за ним, старались, по крайней мере, следить, — а он, профи поганый, ничего такого не замечал.

Но потом, потом, выливать на себя ушаты грязи…

Дверь ЗАО «Нептун» была открыта. За ней неподвижно, с открытым от удивления ртом, сидела диспетчерша. Она смотрела на входящего Гвидонова, не закрывая рта, — словно собралась что-то сказать, но поперхнулась словом, и это состояние никак не покидало ее.

Тут же стояло два мужика. Они были бледны, у одного испуганно тряслись губы.

— Вы кто? — несмело спросил один из них Гвидонова.

Детский сад. И с таким народом мы собрались строить развитое капиталистическое общество. Где нужно уметь улыбаться и одновременно постоять за себя.

Гвидонов не ответил, прошел дальше, — он помнил расположение комнат.

Вторая дверь налево… Он распахнул ее. Павел Витальевич Фролов валялся посреди комнаты с проломленной головой. Кровавая лужа под ним уже была большой, и продолжала пополняться.

Вот скупердяи, пожалели для него бабок, — им легче проломить человеку череп, чем купить его несчастной зеленой бумажкой.