Рок

А на тех двух мертвых русских, да и на других, которые время от времени отправлялись вслед за ними, американским спецслужбам было наплевать точно так же, как москвичу наплевать на то, что рыночные хачики убивают друг друга в своих малопонятных разборках.

И теперь перед Марафетом стояла интересная задача. Он любил интересные задачи, особенно если за правильное решение полагался приз.

Сняв трубку, Марафет сказал:

- Володенька, зайди ко мне, разговор есть.

* * *

Костя сидел в темной гостиной перед телевизором и, попивая пивко, смотрел, как черные супертяжеловесы увесисто лупят друг друга испачканными кровью белыми перчатками, гениальный Вадик торчал в своей комнате перед компьютером, резвясь в океане информации, а Знахарь с Ритой раскинулись на просторной кровати в спальне и тяжело дышали.

Последнее восхождение на сверкающие вершины блаженства отняло у них все силы, и, ласково проведя рукой по гладкой спине Риты, положившей голову ему на грудь, Знахарь понял, что больше не может сделать ни одного движения.

Далеко за окном расстилалась мерцающая гладь ночного океана, высоко в небе медленно плыла похожая на сырой блин луна, заливавшая спальню призрачным бледным светом, в кустах трещали цикады, в общем - южная ночь и полная благодать. Мечта курортника.

Рита лежала спиной к окну, черты ее лица были почти неразличимы в темноте, и только открытые глаза блестели, отражая освещенную луной комнату.

Она глубоко вздохнула и, уткнувшись носом в шею Знахаря, тихо сказала:

- Костя, расскажи мне о себе.

Это был неожиданный вопрос, и Знахарь задумался. Наверное, думал он слишком долго, потому что Маргарита слегка потрясла его за плечо и спросила:

- Ты там не уснул часом?

- Нет, не уснул, - задумчиво ответил Знахарь, - просто я не знаю, что тебе рассказать. Моя богатая биография…

- К черту твою богатую биографию, - оборвала меня Рита, - просто расскажи о том, какой ты был до того, как началась вся эта чертопляска.

- Какой я был?…

Знахарь закрыл глаза и почувствовал себя летящим сквозь время в обратную сторону. И, что самое интересное, вокруг него становилось все светлее и светлее. Будто он, сидя на уэлссовской машине времени, летел из эпохи мрачной и опасной в радостную и светлую.

Какой он был…

И он вдруг понял, что, захваченный событиями, не оставляющими ни секунды на размышления, он за последние несколько лет, наполненные стрельбой, беготней, риском и смертью, ни разу не остановился, чтобы осмыслить то, что с ним происходит.

- Знаешь, Маргарита, это не так просто.

- Знаю. А ты попробуй, - ответила она и прижалась к Знахарю, уютно потеревшись щекой о его плечо.

- Попробуй… Легко сказать!

Он немного помолчал, не находя, с чего начать, и, наконец, заговорил, сначала неуверенно, часто замолкая и с трудом подбирая слова, а потом все спокойнее и ровнее.

Когда- то давно, несколько жизней назад, он работал реаниматологом в большой больнице. По вечерам ее подъезд ярко освещался и белые микроавтобусы с красными крестами начинали привозить со всего города людей, пострадавших от собственной неосторожности, от рук злодеев или просто от нелепой случайности. Этих несчастных приносили к нему, и он бросался на них, как вампир на жертву.

Умирающие люди, которых он вытаскивал с того света, другие, кого вытащить не удавалось, кровь, грязь, брань и слезы - все это (только нужно понять неожиданное слово правильно) все это было здорово. Конечно, он не радовался страданиям тех, кто попадал к нему, и если бы всего этого не случилось, он был бы только рад.

Но так не бывает, и он жил тем, что боролся с безвременной и неуместной смертью. Эту смерть, младшую сестру большой, настоящей смерти, можно было победить, и он побеждал ее. И каждый раз, одержав пусть временную, но все-таки победу, он, наверное, был счастлив.

Маргарита пошевелилась, крепче прижимаясь к нему, и Знахарь погладил ее по голове.

Реаниматологи пили разведенный спирт из мензурок, расставленных на операционном столе рядом с только что умершим человеком, они закусывали принесенными из дома бутербродами, тыкая пальцами в растерзанную мертвую плоть и споря о характере повреждений, приведших к смерти, они жадно жили на самом краю бытия, азартно борясь за жизни тех, кто выпал за ограждение, но еще не канул в бесконечность…

Это была настоящая жизнь.

В ней не было выдуманных кем-то неестественных правил, никто не пытался возвыситься над другими обманом и силой.

Деньги, которые… Да разве это деньги!

И черт с ними. Правильно сказано - не в деньгах счастье.

Им, тем, кто ежедневно соприкасался с тайной сплетенных в непостижимый узор жизни и смерти, было не до денег. То, что происходило под их руками и на их глазах, было дороже и больше всяких денег.

Протертые штаны - ерунда. Нет денег на такси, и приходится идти домой через весь город - мелочь. Пустой холодильник - наплевать. Когда лежащий перед тобой человек открывает глаза и даже не понимает, откуда он только что вернулся - штаны, такси и холодильник превращаются в ничто, в презренную пыль, перечеркнутые тем, что ты смог сделать.