«Очень мило! — подумала Светка. — Значит, какой-то ненормальный пастух, воображающий себя древним тюрком, привез меня в юрту и теперь собирается сделать наложницей. И, судя по всему, мое согласие не требуется!» Еще свербило, как она оказалась в степи. «Потеряла сознание, очнулась — степь. — Ничего более умного в голову не приходило. — Да какая теперь разница? Надо выкручиваться, а не размышлять что да как».
Женщина строго посмотрела на Светку.
— Иди за мной, — сварливо сказала она и, откинув полог, вышла из юрты. — Вон — отава. Принеси катыши, чтобы было что бросить в очаг.
«И полей сто розовых кустов по дороге», — невесело усмехнулась Светка.
Раз великий Тенгри снизошел до ничтожного Хосхара, послал ему удачу, значит, надлежит принести Тенгри жертву. Так рассудил Хосхар.
И зарезал овцу. Лучшую ее часть — голову — Хосхар бросил в огонь и долго плясал вокруг него, славя Тенгри. А все оставшееся отдал Юлдуз, чтобы жена варила мясо в казане.
Жертва пришлась по вкусу повелителю степи — через девять дней рабыня очнулась и стала помогать Юлдуз. Прошло еще несколько дней, и Хосхар начал подумывать о том, не настало ли время насладиться новой наложницей, ведь она уже достаточно окрепла, чтобы спать с мужчиной.
Хосхар хотел зарезать вторую овцу под тем предлогом, что нужно отблагодарить Тенгри, и еще Хосхар хотел развязать бурдюк с кумысом. Кумыс пожаловал Бурехан за верную службу еще прошлой весной, а Юлдуз, да продлит ее годы Всемогущий Тенгри, сохранила благородный напиток. Наверняка кумыс приобрел особенную крепость, хотя и стал кислым, противным на вкус. Жена так зашипела на Хосхара, что он не решился на первое, а второе исполнил тайком, словно вор.
Ай-валяй, зачем Хосхар отправился пасти отару Бурехана, прихватив бурдюк? Зачем не осушил его у себя в юрте, восславив Всемогущего Тенгри? Зачем послушал глупую женщину и не зарезал овцу? Тенгри, конечно же, прогневался и наказал его — пока пьяный от кумыса Хосхар спал вдали от юрты, у копыт хромого мерина, волки зарезали пять овец из отары Бурехана и двух отощавших за зиму собак. Остальные же псы, поджав хвост, убежали в курень. Такого никогда не случалось! И Хосхару пришлось отдать рабыню в уплату за овец.
И Хосхар решил, что никогда больше не послушает женщину, а тем более свою глупую жену.
Глава 3,
в которой купец по имени Умар встречает свою покойную невесту, и она убеждает его стать халифом
Бурехан полулежал на мягком персидском ковре, потягивал кумыс из серебряной пиалы и затуманенным взором наблюдал за танцем гибкой, словно змея, невольницы. Две обнаженные рабыни обвивали хана, ласкали, пробуждая страсть.
Рядом с ханом на белом войлоке, предназначавшемся для почетных гостей, скрестив ноги, сидел человек в пестром арабском халате и белоснежной чалме. Взгляд у человека был колючим и настороженным, а пальцы быстро перебирали большие жемчужины, нанизанные на длинную нить. Подле гостя на низком столике из панциря черепахи стоял дорогой кальян, серебряный сосуд которого был богато украшен затейливой чеканкой, а трубка в форме головы льва вырезана из слоновой кости.
Пресытившись ласками, Бурехан приказал наложницам удалиться и обратился к гостю:
— Чем отягощено сердце моего друга Умара? — Толстые губы Буре искривились в улыбке. — Мой неутомимый Умар даже отказался от наложниц. Ай-ай, такого с Умаром никогда не случалось. Мой веселый друг Умар даже отказался от доброй чаши кумыса. Такого с Умаром тоже не случалось. Что произошло с Умаром? Отчего птица-печаль свила гнездо у него в сердце?
— В халифате неспокойно, — вздохнул Умар. — Абассиды повсюду ищут слуг прежнего халифа. Сердце Умара обливается кровью.
Хан вновь посмотрел на танцовщицу:
— К чему печалиться о том, чего нельзя изменить. Хочешь, я дам ее тебе. И печаль уйдет из твоего мудрого сердца.
Человек поднял темные, напоминающие маслины глаза и тихо произнес:
— Твоя мудрость велика, могущественный Бурехан, но то, что ты предлагаешь, — неприемлемо.
Бурехан засмеялся и, взяв виноградину с большого бронзового подноса, с хрустом раздавил зубами:
— С каких это пор ты стал праведником, мой женолюбивый Умар?
Человек в чалме сверкнул глазами:
— С тех самых пор, мой щедрый Бурехан, как караван Умара стал оставлять у тебя лучшие товары, а верный слуга Аллаха Умар — лишаться дохода.
Буре взял с блюда, стоявшего возле него, баранью лопатку и принялся есть, громко чавкая и обливаясь жиром. Насытившись, он отшвырнул обглоданную кость и вытер руки о шелковый халат, такой дорогой, что за него можно было купить целую отару:
— Мой достопочтенный друг Умар хочет сказать, что Буре когда-нибудь обманывал его?
— Честность Бурехана известна всем, — проворчал купец. — Бедный Умар только хотел сказать, что порой могущественный Бурехан бывает чересчур щедр.
— Это так, — подтвердил Буре, — продолжай.
— Ничтожный Умар не заслуживает твоей щедрости и предпочитает говорить о деле.
Бурехан милостиво кивнул: