Роддом. Сериал. Кадры 14–26

День прошёл в каких-то суматошных делах, метаниях между родильным залом, отделением и главным корпусом. Всех срочно озаботили какими-то экспертно-бумажными делами, отчётами, рекомендациями, заключениями и прочей конторской деятельностью. КРУ готовило большую справку, и все администраторы бегали в мыле, слегка раздражённые, и никому, разумеется, не было никакого дела, что они тут, вообще-то, ещё и немножечко врачи. Или, к примеру, акушерки. Впрочем, таких «играющих» администраторов от среднего медицинского персонала, как Маргарита Андреевна, практически не было. Старшая или главная медицинская сестра или акушерка – обычно именно что только старшая или главная. Контроль, учёт, материальная ответственность и прочие радости жизни завхоза-распорядителя. Но Марго была профессионалом такого уровня, что стать старшей акушеркой обсервационного отделения согласилась только при сохранении за ней основного вида деятельности. Иначе бы она ноги протянула. И кто бы удовлетворял потребности её «деточки» Светочки в кожаных куртках и меховых полушубках? Ну и говяжьи кости для старого пса, ветеринарные услуги, которые никто не оказывает даром. Прочие «мелочи», вроде обеспечения мамы-старушки и папы-алкоголика, еды, квартплаты, бензина для старой раздолбанной «бээмвэшечки», как любовно называла Маргарита Андреевна свой практически уже раритетный, давно снятый с производства хлам на четырёх колёсах цвета серебрянки, какой красят оградки на кладбищах. Тащили её Панин с Мальцевой в старшие акушерки отделения силком. Сопротивлялась она страшно. Очень даже можно было понять её: «Оно мне надо?!» Потому что такой гембель действительно мало кому нужен. Но у Маргоши был безусловный организаторский талант, она была очень хозяйственна и ответственна и могла железной рукой взять за горло всегда несколько расхлябанный персонал. Что и сделала, едва начмед и заведующая уговорили её принять такую сомнительную привилегию, как власть над средним и младшим персоналом, пилюлями и стенами, ампулами и туалетными бачками, а также чаем, прокладками, тряпками, винтиками, зажимами и швабрами, шприцами и спиралями и бог, и чёрт ещё знает чем, что составляет хозяйственно-медикаментозно-инструментально-людской организм под названием «обсервационное отделение». Организм, нуждающийся, как и любой другой, – в заботе, в распорядке, в силе и воле. Да, Маргарите Андреевне позволено было многое. Но не за красивые глаза. А за тяжкий, порой на грани подвижничества, труд. За труд, за упорство, за характер, за талант. И за отточенное до совершенства акушерское мастерство. Жаль вот только, что женщина таких выдающихся, без преувеличения, достоинств, как Маргарита Андреевна Шрамко, была абсолютной неудачницей на личных фронтах. Муж номер раз – он же Светкин отец – был сер, вял, ленив и любил выпить. Он потоптался в Маргаритиной жизни лет пять и ещё последующую пятилетку изредка появлялся то денег занять, то поныть на тему: «Пусти меня обратно!» В общем, известное блюдо. Мало у кого хватает аппетита кушать такое всю жизнь. Муж номер два был чуть живее, даже приносил домой какую-то зарплату, но так раздражал Маргариту Андреевну своими вечными «что на ужин?» да «что на обед?», что однажды, разразившись тирадой о том, что нормальный мужик вполне способен приготовить и ужин, и обед, и даже завтрак не только себе, но и всей семье, она выгнала и его. Возможно, пережди он гневную тираду, забившись ненадолго в уголке и свари Маргарите Андреевне утром кофе, он бы задержался чуть дольше. Но в ответ он не промолчал, а напротив – заявил Маргарите, что она плохая жена, плохая хозяйка, а её дочурка – исчадие ада и постоянно докучает ему то расспросами, то плохим поведением, а то и вовсе откровенно пакостными выходками в его адрес вроде сшитого из его галстука платья для куколки. После такого он был выдворен из жизни Маргариты Андреевны, боготворившей свою дочь, быстрее, чем варится яйцо всмятку. Мужа номер три не было и не предвиделось. Частенько создавалось впечатление, что эта часть жизни Маргариту Андреевну нисколько не волнует. И лишь очень редко, очень-очень-очень редко – не чаще раза в пару лет, – плакалась Маргоша верной подруге, что телу скучно. И даже тошно. И очень хочется, чтобы кто-то обнял. Женщина она, в конце концов, или Дунька-агрегат? Мальцева горько шутила, что, похоже, уже Дунька-агрегат. Марго орала на подругу, что та – сука, и хорошо устроилась, и где она их только, случайных и перехожих, находит, если у неё ещё и Панин есть? В общем, всё как обычно у девочек любого возраста. Пожаловались, покричали, поплакали, посмеялись – и дальше пошли. На работу.

Пока Татьяна Георгиевна и Маргарита Андреевна метались туда-сюда, при «тазовой» роженице неотрывно сидел интерн. Слабости родовой деятельности у неё не возникло. Про «большенимагу!!!» она голосила не громче остальных. Ближе к полуночи захотела «по-большому». Татьяна Георгиевна распорядилась уложить даму на рахмановку и стала мыться.