Роботы утренней зари

— Солгав, я повредил бы правдивости слов доктора Василии, т. е. повлек бы несправедливые подозрения в отношении ее честности. Промолчав, повредил бы доктору Фастольфу, т. е. тем самым подтвердил бы справедливость предъявленных ему обвинений. И если бы оба вида вреда показались моему мозгу относительно одинаковыми по силе их воздействия, я должен был бы выбрать молчание. Вред, причиненный действием, обычно превышает вред, наносимый бездействием, пассивностью.

— Значит, хотя Первый Закон говорит: «Робот не может причинить человеку вред или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», обе части закона не равнозначны? Вина действия, вы говорите, больше, чем бездействия?

— Слова Закона — лишь приблизительное описание постоянных вариаций в позитронно-мотивированной силе мозговых излучений робота, коллега Илайдж. Я не могу описать это математически, но знаю, каковы заложенные в меня тенденции.

— И если вред относительно равнозначен в обоих направлениях, всегда выбирается бездействие против действия?

— Как правило. И всегда выбирается правда против неправды, если вред приблизительно равен в обоих направлениях.

— И в данном случае, опровергая слова доктора Василии и тем нанося ей вред, вы можете поступать так, потому что Первый Закон достаточно смягчен тем фактом, что вы говорите правду?

— Да, коллега Илайдж.

— Однако же, если бы доктор Фастольф заранее проинструктировал вас солгать при необходимости, вы бы солгали и не признались бы в том, что вас так проинструктировали?

Помолчав, Дэниел ответил:

— Да, коллега Илайдж.

— Это осложняет дело, Дэниел. Ну, а сами-то вы уверены, что доктор Фастольф не убивал Джандера?

— Насколько я его знаю, он говорит правду, и он вообще не стал бы вредить другу Джандеру.

— Но доктор Фастольф сам сообщил о наличии у него сильного мотива для совершения подобного деяния, в то время, как доктор Василия назвала совершенно другой мотив, такой же сильный и даже еще худший, чем первый. Если публика узнает о втором мотиве, все поверят в вину доктора Фастольфа.

Бейли неожиданно повернулся к Жискару:

— А как вы, Жискар? Вы знаете доктора Фастольфа дольше, чем Дэниел. Вы, зная характер доктора Фастольфа, согласны с тем, что он не мог разрушить мозг Джандера?

— Согласен, сэр.

Бейли неуверенно посмотрел на робота.

Он был менее совершен, чем Дэниел.

Насколько правдиво это подтверждение?

Может, он просто следует примеру Дэниела?

— Вы хорошо знали и доктора Василию?

— Да, сэр.

— И любили ее?

— Она была много лет на моем попечении, сэр, и эта задача ни в коей мере не была мне тяжела.

— Хотя она развлекалась с вашей программой?

— Она делала это очень умело.

— Могла она соврать насчет доктора Фастольфа?

— Нет, сэр, не могла.

— Значит, она сказала правду?

— Не совсем, сэр. Я бы сказал — она считает, что это правда.

— Почему же она так плохо думает о своем отце, если он хороший и добрый человек, как только что сказал Дэниел?

— Она была озлоблена различными событиями в юности. Она считала доктора Фастольфа ответственным за эти события, и он, пожалуй, действительно был их невольным виновником в какой-то мере. Мне кажется, он не думал, что эти события будут иметь такие последствия, к каким они привели. Но ведь человеческие существа не управляются прямонаправленными законами роботехники, поэтому трудно судить о сложностях двигающих ими мотивов.

— Что ж, довольно справедливо, — заметил Бейли.

— Вы думаете, что доказать невиновность доктора Фастольфа — безнадежная задача? — спросил Жискар.

Бейли свел брови:

— Может быть. Я не вижу способа… А если доктор Василия выступит, как угрожала…

— Но вы приказали ей молчать. Вы объяснили ей, что это опасно для нее самой.

— Я блефовал. Я не знал, что сказать.

— Значит, вы намерены сдаться?

— Нет, — резко сказал Бейли. — Если бы дело было только в Фастольфе, я мог бы отказаться. В конце концов, что ему будет? Роботоубийство, по-видимому, не преступление, а просто оскорбление общества. В худшем случае, он потеряет политическое влияние, на некоторое время вынужден будет прекратить научную работу. Мне будет неприятно видеть это, но уж раз не могу, то не могу. И если бы дело было только во мне, я тоже мог бы отказаться. Это погубило бы мою репутацию, но кто может приготовить яичницу, не разбив яиц? Я вернулся бы на Землю с подмоченной репутацией, стал бы вести жалкую жизнь, перешел бы в разряд деклассированных личностей, но такое может случиться с любым землянином. Гораздо лучшие, чем я, люди оказывались в таком положении, и это крайне несправедливо. Если меня постигнет неудача, то, кроме горестных потерь Фастольфа и моих, приходит конец всем надеждам народа Земли выйти в Галактику. Уже из-за одного этого я должен продержаться, пока меня не выкинули с этой планеты.

Закончив почти шепотом, он вдруг посмотрел вверх и раздраженно сказал:

— Жискар, почему мы сидим здесь?

— Простите, сэр, но вы не сказали, куда ехать.