Роботы утренней зари

— В этом районе? Наверное, тысяч сто. В среднем на всей планете приходится по пятьдесят роботов на человека — не десять тысяч на одного, как на Солярии. Большая часть наших роботов работает на фермах, в рудниках, на заводах, в космосе. Пожалуй, нам не хватает их, особенно в домашнем хозяйстве. Большинство аврорцев обходится двумя-тремя роботами, а кое-кто и одним. Но мы не хотим жить по-соляриански.

— А сколько людей вообще не имеют роботов?

— Таких нет. Такого не должно быть в общественных интересах. Если человек по каким-то причинам не может приобрести робота, ему подарят его за счет общества.

— Что происходит при росте населения? Производите больше роботов?

— Население не растет. Население Авроры — двести миллионов, и эта цифра остается стабильной в течение трех столетий. Вы, конечно, читали об этом.

— Читал, но не поверил.

— Позвольте заверить вас, что это правда. Это дает нам обширное пространство, большую личную собственность, значительную долю в ресурсах планеты. У нас не так много народа, как на Земле, и не так мало, как на Солярии.

Он тронул Бейли за руку, приглашая идти дальше.

— Вы видите окультуренный мир. Я привел вас сюда, чтобы показать вам это.

— Значит, в нем нет опасности?

— Опасность есть всегда. У нас бывают грозы, оползни, землетрясения, снежные бури, лавины. Действуют один—два вулкана… Случайная смерть может произойти не только от всего этого. Бывают вспышки злобы и ненависти, зависти, безумствует молодежь, но таких событий довольно мало, и они не слишком влияют на цивилизованное спокойствие, царящее в нашем мире.

Он вздохнул:

— Я, может быть, даже хотел бы, чтобы все было иначе, хотя с некоторыми разумными оговорками. Мы привезли на Аврору растения и животных, полезных или декоративных, или и то и другое вместе. Мы сделали все, чтобы избавиться от сорняков и паразитов. Мы вывели породу сильных, здоровых и привлекательных — с нашей точки зрения, разумеется — людей. Мы пытались… Вы улыбаетесь, мистер Бейли?

Бейли не улыбался. Он просто скривил рот.

— Нет, улыбаться нечему.

— Есть чему. Мы оба знаем, что я сам непривлекателен по аврорским стандартам. Дело в том, что мы не можем полностью управлять генными комбинациями и внутриутробным развитием. В наше время, когда эктогенезис все более распространяется — хотя я надеюсь, что он никогда не станет таким общепринятым, как на Солярии — меня, конечно, выбраковали бы на поздней зародышевой стадии.

— И миры потеряли бы великого теоретика роботехники.

— Совершенно справедливо, — ответил Фастольф без малейшего смущения. — Но они никогда не узнали бы об этом, верно? Во всяком случае, мы установили очень простой, но абсолютно целесообразный экологический баланс, ровный климат, плодородную почву и, елико возможно, равномерное распределение ресурсов. В результате наш мир производит все, в чем мы нуждаемся и чего желаем. Рассказать вам об идеале, к которому мы стремимся?

— Прошу вас, — сказал Бейли.

— Мы хотим создать планету, повинующуюся Трем Законам Роботехники. Она ничем не должна вредить человеку, без допущений и ограничений, вот такой мы хотим ее сделать. И она должна защищать себя, кроме тех случаев по месту и времени, когда она должна служить нам или спасать нас, даже ценою вреда для себя. Нигде, ни на Земле, ни на других Внешних Мирах, не подошли к этому так близко, как на Авроре.

— Земляне тоже мечтают об этом, — грустно сказал Бейли, — но нас слишком много, и мы слишком испортили свою планету во времена своего невежества, чтобы теперь можно было что-то сделать. А как насчет первоначальных коренных обитателей Авроры? Ведь вы пришли не на мертвую планету?

— Когда мы прибыли на Аврору, здесь была растительная и животная жизнь и азотно-кислородная атмосфера. Так же было и на всех Пятидесяти Внешних Мирах. Как ни странно, жизнь была редкой, разбросанной и мало варьировавшейся. Она не очень цеплялась за свою планету, и мы победили, так сказать, без борьбы. То, что осталось от ее коренных обитателей, есть в наших аквариумах, зоопарках, в нескольких заповедниках, где эта жизнь заботливо охраняется и поддерживается. Мы так и не понимаем, почему на других обитаемых планетах жизнь так слаба, почему на одной только Земле развилась во всех ее уголках такая невероятно цепкая жизнь, почему только на Земле развился разум.

— Может быть, — сказал Бейли, — это недостаток проводимых исследований. Мы знаем слишком мало планет.

— Согласен. Где-то, может быть, и существует такой же сложный экологический баланс, как и на Земле. Где-то, может быть, и существует разумная жизнь и технологическая цивилизация. Но земная жизнь и разум распространились на много парсеков во всех направлениях. Если где-то есть жизнь и разум, почему они не распространяются и почему мы их не встретили?

— Такое еще может произойти, мы все это знаем.