Роботы утренней зари

— Он значил для меня все. Он изменил всю мою жизнь. Вспомните, что я до тех пор не касалась мужчины или вообще человеческого существа, исключая мужа, а мужа я касалась очень редко. Конечно, я видела мужчин по трехмерке и хорошо знала физические аспекты мужественности. Но я не думала, что мужчины отличаются один от другого на ощупь. Я знала, какая кожа у моего мужа, какие у него руки, но и только. У меня не было оснований думать, что у другого мужчины это может быть другим. От контакта с мужем удовольствия не было. Да и откуда ему было быть? Какое удовольствие от контакта пальцев со столом — разве что провести по нему и оценить его гладкость. Контакт с мужем был частью редко происходившего ритуала, на который муж шел, потому что этого от него ждали, и, как хороший солярианин, он выполнял его в тот день и час, за такой промежуток времени и в такой манере, как предписывалось хорошим воспитанием. В другом смысле тут не было ничего хорошего, потому что, хотя этот периодический контакт имел точную цель сексуальных отношений, мой муж не просил разрешения иметь ребенка, и я полагаю, не думал о том, чтобы произвести его, а я слишком благоговела перед ним, чтобы самой просить разрешение, хотя имела право на это. Оглядываясь назад, я понимаю, что сексуальный опыт был поверхностным и механическим. У меня никогда не было оргазма, ни разу. Я только читала о такой вещи, но описания просто сбивали меня с толку, поскольку их можно было найти только в привозных книгах — солярианские книги никогда не упоминали о сексе — и я не могла верить им. Я думала, что это просто экзотические метафоры. И я не могла это проверить, по крайней мере, сама. Кажется, это называется мастурбацией, — я слышала это слово на Авроре. На Солярии никогда не говорилось о сексе, и слова, относящиеся к нему, не употребляются в порядочном обществе, да и в любом другом на Солярии. Из случайно прочитанного я представляла, как это делается, и несколько раз, скрепя сердце, пробовала сделать, как написано, но не смогла. Табу на прикосновение к человеческой плоти делало даже собственную плоть запретной и неприятной. Конечно, я могу дотронуться до своего лица или положить ногу на ногу, но это случайные прикосновения, на них не обращалось внимание. А сделать прикосновение инструментом сознательного удовольствия — совсем другое дело. Каждой частицей своего существа я знала, что этого нельзя делать, и поэтому удовольствия не могло быть. И мне не приходилось получать удовольствие от прикосновения при других обстоятельствах. Да и как это могло случиться? И в тот раз я коснулась вас. Зачем я это сделала — не знаю. Я чувствовала бесконечную признательность вам за то, что вы спасли меня. Кроме того, вы были не полностью запретны. Вы не солярианин. Вы были — простите меня — не вполне мужчиной. Вы — земное создание, человек по виду, но вы — недолговечный, бациллоноситель, нечто вроде получеловека. И вот потому, что вы спасли меня и были ненастоящим мужчиной, я могла коснуться вас. Кроме того, вы смотрели на меня не враждебно и надменно, как мой муж, не с тщательно затверженным безразличием тех, с кем я виделась по трехмерному изображению. И вы были прямо тут, рядом, и глаза у вас были теплые и заботливые. И вы вздрогнули, когда моя рука потянулась к вашей щеке. Я видела это. Почему так случилось, я не знаю. Прикосновение было таким беглым, что физическое ощущение нельзя было отличить от того, как если бы я дотронулась до своего мужа, другого мужчины или даже женщины. Но здесь было нечто большее, чем физическое ощущение. Вы были здесь, вы были рядом, вы показали мне признаки того, что я приняла как чувство. И когда наша кожа — моей руки и вашей щеки — соприкоснулись, я словно коснулась ласкового огня, который тут же прошел по моей руке, и всю меня охватил пламенем. Я не знаю, долго ли это продолжалось — вряд ли больше одной—двух секунд, но для меня время остановилось. Во мне произошло что-то, чего никогда не случалось раньше, и вот теперь, когда я познала это, я понимаю, что тогда была очень близка к оргазму. Я старалась не показать этого.

Бейли, не решаясь взглянуть на нее, кивнул.

— Так вот, я не показала этого, и только сказала: «Спасибо вам, Илайдж». Я поблагодарила вас за то, что вы сделали для меня в связи со смертью моего мужа, но много больше — за то, что вы осветили мою жизнь и показали мне, даже не зная этого, что есть в жизни. Вы открыли дверь, показали тропу. Физическое действие было само по себе ничто: просто прикосновение, но оно стало началом всего.

Она сделала паузу, затем подняла палец.