Роботы утренней зари

– Вы имеете в виду, что успешно воспитывал ее? Да. Я привязался к ней. Я назвал ее Василией. Это имя моей матери. У меня бывают порывы чувствительности, вроде любви к моим роботам. Я, конечно, никогда не видал своей матери, но ее имя было в моей карте. Она еще жива, насколько я знаю, так что я мог бы увидеть ее, но, по-моему, как-то неприятно встретиться с человеком, в чьем животе когда-то был… Так о чем я говорил?

– Что вы назвали дочь Василией.

– Я взял ее к себе и в самом деле полюбил ее. Очень. Но, конечно, это смущало моих друзей, и я держал ее подальше от них, когда встречался с ними. Однажды, когда у меня был доктор Сартон и мы разговаривали о самых разных проектах программ для человекоподобных роботов, она прибежала в слезах и бросилась ко мне. Ей было всего семь лет. Я обнял ее, поцеловал, забыв о деле, что было совершенно непростительно. Сартон ушел, шокированный и крайне возмущенный. Только через неделю я смог возобновить с ним контакт и закончить обсуждение. Дети не должны бы таким образом действовать на людей, я думаю, но у нас их мало, и их почти не видно.

– А ваша дочь Василия любила вас?

– Да, по крайней мере, до… она очень любила меня. Я следил за ее учебой и старался, чтобы мозг ее развился полностью.

– Вы сказали, что она любила вас до… чего-то. Вы не закончили фразу. Значит, настало время, когда она перестала любить вас. Когда это случилось?

– Став достаточно взрослой, она захотела иметь свой дом. Это вполне естественно.

– А вы не хотели этого?

– Как не хотел? Конечно, хотел. Вы, кажется, считаете меня чудовищем, мистер Бейли.

– Могу я предположить, что, как только она достигла возраста, позволяющего иметь собственный дом, она уже не испытывала к вам тех чувств, какие, естественно, имела, пока жила в вашем доме и зависела от вас?

– Все гораздо сложнее. Видите ли… – Фастальф выглядел смущенным. – Я отказал ей, когда она предложила мне себя.

– Она предложила себя вам? – в ужасе ахнул Бейли.

– Это было вполне естественно, – небрежно сказал Фастальф. – Она знала меня лучше, чем кого-нибудь. Я инструктировал ее в сексе, поощрял к эксперименту, водил ее на Игры Эроса, словом, делал для нее все, что мог. Надо было предполагать, что может случиться, но я был так глуп, что не подумал об этом и попал в ловушку.

– Но кровосмешение…

– Кровосмешение? Ах, да, это земной термин. На Авроре такой вещи нет, мало кто из аврорцев знает свою прямую родню. Естественно, если предполагается брак и просят разрешения иметь детей, тогда производятся генеалогические розыски, но какое это имеет отношение к обычному сексу? Нет, нет, неестественность в том, что я отказал собственной дочери. – Он покраснел, главным образом покраснели его большие уши.

– Хотел бы надеяться, – пробормотал Бейли.

– У меня не было никакого приличного предлога, во всяком случае, я ничего не мог объяснить Василии. С моей стороны было преступно не предвидеть такой вещи.

Я должен был подготовить рациональные основания, чтобы не оттолкнуть юное неопытное существо и при этом не ранить и не унизить ее. Мне было страшно стыдно, что я принял на себя необычную ответственность, взяв в дом ребенка и подвергнув его такому неприятному опыту. Мне казалось, что мы могли бы сохранить наши отношения отца и дочери, быть друзьями, но она не соглашалась. Я отказал ей как мог ласково и нежно, но с тех пор между нами все пошло плохо. Наконец, она пожелала иметь собственный дом. Сначала я протестовал – не потому, что не хотел этого, а потому, что хотел наладить наши отношения до того, как она уйдет. Но я ничего не мог сделать. Это было, пожалуй, самое тяжелое время в моей жизни. Она настаивала на уходе, и я не мог ее задерживать. Тогда она уже была профессиональным роботехником – я очень рад, что она не бросила эту профессию из-за отношения ко мне – и могла построить себе дом без моей помощи. Так она и сделала, и с тех пор между нами почти никаких контактов.

– Возможно, она не полностью отдалилась от вас, если не бросила роботехнику.

– Она лучше всего знала роботехнику и больше всего интересовалась ею. Это никак не связано со мной. Я знаю, потому что в начале тоже так думал и делал попытки к примирению, но они были отвергнуты.

– Значит, вы с ней промахнулись?

– Конечно, промахнулся. Это пример ошибочности решения взять ребенка. Испытываешь иррациональное побуждение, атавистическое желание, оно внушает ребенку сильнейшую любовь, а затем тебя самого ставит перед возможностью отказа, когда этот самый ребенок предлагает себя, и этот отказ эмоционально ранит девочку на всю жизнь. И, вдобавок, еще испытываешь иррациональное сожаление от ее отсутствия. Мы оба напрасно пострадали, и это целиком моя вина. Я никогда не ощущал такого ни до, ни после.

Фастальф впал в задумчивость, и Бейли мягко спросил:

– Какую связь имеет это с Глэдис?

Фастальф вздрогнул.