Робинзон из-под моста

- Татьяна рассказывала вам обо мне. Помните, весной она приезжала лечить меня? Я тогда чуть не умер от простуды.

- А, Толик со странностями, Робинзон из-под моста.

- Да, это я. – Меня ничуть не покоробило то, что моей характерной чертой были странности.

- А вот Танюшка наша… – Мать не договорила и заплакала.

Она ткнулась мне в грудь и затряслась. Я стоял и озирался по сторонам, не зная, как ее успокоить. Люди в очереди смотрели на меня.

- Пошли, если придет в себя, может, узнает, тогда и простишься с ней. – Мать Татьяны повела меня за собой.

Мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Здесь было тихо. Чувствовалось, что это было местом, в котором решается судьба людей: остаться в этом мире или перейти в иной. Возле третьей двери на кушетке сидел мужчина. Он уткнулся головой в сложенные руки и не двигался. Он повернулся, только когда я и Танина мама подошли вплотную.

- Саш, это знакомый Тани, Анатолий. – Представила она меня.

Отец и по виду был суров, как рассказывала Татьяна.

- Еще один? – Спросил он. – Выходит, я всегда был не в курсе ее отношений?

- Какая сейчас разница. Это хороший человек, мне Танюшка о нем рассказывала.

Мы сели и замолчали.

- Доктор выходил? – Спросила мать.

- Нет. – Коротко ответил отец.

Через минуту открылась дверь. Все вскочили. Я почувствовал в этот момент родительский страх ожидания известия о смерти дочери. Их глаза выражали его яснее слов.

- Как она? – Спросила мать дрожащим голосом.

Доктор молча показал отойти подальше от двери.

- Пришла в себя. Это хороший знак. Но буду с вами откровенен. Раны почти несовместимы с жизнью. Вся надежда на молодость и крепкое здоровье. Печень, легкие, почки – все задето. Состояние пограничное. Нужен толчок, который приведет к выздоровлению или…. Ладно, не будем о плохом.

- Нам можно пройти к ней? – Спросил отец.

- Да, но предупреждаю, только положительные эмоции. Никакого воспитания.

- Да кому, кроме нас, так дорога наша Танюшка. – Тихо и обреченно произнесла мать.

Я пристроился за родителями. Подумал спросить их разрешения зайти в палату, но посчитал, что у отца могут возникнуть возражения. Никто даже не обратил внимания, что я вошел вместе со всеми.

Татьяна лежала под простыней, опутанная капельницами жизнеобеспечения. Ее пухлые губы были без кровинки и слились в один цвет с бледным лицом. Скулы и нос заострились. Мать бросилась к дочери и, нашарив под простыней руку, вытащила ее и стала целовать, приговаривая сквозь слезы:

- Доченька, да что же это, да почему же мы недосмотрели за тобой?

Врач показал отцу взглядом, что он только что просил их вести себя жизнерадостнее. Отец Татьяны взял за плечи жену и оттянул ее от дочери.

- Люб, прекрати. Таня все слышит.

Врач покачал головой в знак согласия.

Веки дочери дернулись и медленно распахнулись. Мать снова чуть не потеряла контроль и не кинулась к дочери. Девушка секунд пять смотрела в потолок, потом медленно повернулась лицом ко всем. Она рассматривал нас по очереди. Дошла и до меня. Наши взгляды встретились. Её губы тронула тень улыбки.

- Привет! – Шепнула она беззвучно одними губами.

- Привет! – мой голос, как гром, раздался в палате. – Не думал, что застану тебя здесь.

Татьяна улыбнулась еле-еле. Из глаз вытекли слезинки. Отец ее смотрел на меня, как коршун на цыпленка. В уме я держал просьбу врача о том, чтобы создать у девушки позитивный настрой, но боялся открыть рот, чтобы не выдать правду об ее состоянии.

- Толик…, я … очень рада… тебя видеть. – Тяжело произнесла Татьяна. – Как.. ты… узнал?

- Я не знал, просто решил навестить. Приехал на работу, а там мне сказали… что…. Виктор?

Татьяна зажмурилась. Сквозь ресницы проступили слезы. В этот момент я испытал чувство, близкое к тому, когда умерла мать. Я почувствовал, как еще одна часть меня может уйти навсегда, оставив в душе тоскливый и холодный угол. Воспоминаниями я постоянно буду наведываться в него, раз за разом испытывая тоску и холод утраты. Мне хотелось поступить так же, как поступила мать Татьяны, броситься к ней, чтобы запомнить ее живой в ощущениях.

- Что… сказал… врач? – Спросила Татьяна.

Ее вопрос был обращен ко всем. Взгляд медленно переходил от одного лица к другому. Отец был суров, наверное, как всегда, и его лицо ничего не выражало. На лице матери крупными буквами была написана великая печаль и ожидание худшего.

- Толик…, ты слышал… что… сказал врач?

На меня словно вылили ведро ледяной воды, и тут же ведро кипятка. Зачем я зашел в палату? Как можно с моим комплексом правдолюба это было сделать? Все завертелось перед глазами, пол зашатался. Я был готов сам упасть без сознания. От того, что я сейчас скажу, зависела жизнь дорогого мне человека. Задав этот вопрос, Татьяна хотела знать правду, а получалось, что она приставила к своему виску пистолет. Мой ответ должен был нажать курок.