Робин Гуд

— Прекрасно! Сегодня же утром и отправлюсь. Прикажите приготовить лошадей; я желаю, чтобы меня сопровождало шестеро солдат.

— Ваш приказ будет исполнен, милорд.

Лэмбик, сильно удивившись отсутствию здесь Робина, решил, что солдаты снова отвели его в тюрьму и побежал туда убедиться в этом собственными глазами, но дверь в тюрьму была открыта настежь, в камере никого не было, а на полу валялся еще дымящийся факел.

«Ну и ну! Пропал я! — подумал сержант. — Что же делать?»

И он снова вернулся к дверям в покои барона, все еще надеясь, что солдаты привели туда проклятого лесника. Бедный Лэмбик! Он уже чувствовал, как на его шее затягивается петля! Однако надежда, которая никогда полностью не покидает человека в несчастье, улыбнулась ему, ибо, снова приложив ухо к замочной скважине, он услышал, что в покоях барона все тихо и спокойно. И сержант рассудил следующим образом:

«Барон спит, а следовательно, не гневается; значит, он не знает, что лесник выскользнул у меня из рук как угорь; а раз он не знает о бегстве лесника, то и не собирается меня бранить, наказывать или вешать; значит, я могу предстать перед ним ничего не страшась и отчитаться в том, что я выполнил поручение так, как будто все вышло по его желанию; таким способом я выиграю время, смогу узнать, что сделалось с этим чертовым Робином, засажу его обратно в камеру и буду стеречь там как следует, коль скоро моим солдатам, увальням и дуракам, посчастливилось его поймать. Значит, я могу без опасений войти в комнату барона… да, не боясь своего грозного и могущественного сеньора… Ну, войдем. Но он же спит, спит! Да, лучше было бы войти в клетку к голодному тигру и погладить его по спине. Не настолько я безумен, чтобы будить милорда. Ну, хорошо, — продолжал размышлять бедный Лэмбик, то дрожа от страха, то храбрясь, — а что если барон не спит? Ну тогда бы самое время было войти, это уж точно значило бы, что ему неизвестны мои злоключения. И вправду, если он не спит, то это просто чудо, что у него так тихо и спокойно. Поскребусь-ка я в дверь, и если он тут же разбушуется, у меня еще будет время сбежать!»

Лэмбик слегка постучал ногтем в середину двери, в том месте, где звук получался особенно сильным, но в ответ ничего не последовало, и внутри по-прежнему царила полная тишина.

«Решительно, он спит, — снова подумал Лэмбик. — Да нет, ну я и дурень! Он вышел и, наверное, сейчас удочери, иначе бы я что-нибудь да услышал, тем более что он храпит во сне».

Подталкиваемый адским любопытством, сержант осторожно повернул ключ в замке, дверь беззвучно приоткрылась, и он смог просунуть голову внутрь, чтобы оглядеть помещение.

— Пощадите!

Этот крик ужаса слетел с губ Лэмбика, все в несчастном сержанте заледенело, и он так и остался стоять, просунув голову в щель, а барон, онемев от изумления, потрясенный такой наглостью, метал в его сторону испепеляющие взгляды.

Не везло бедному Лэмбику, не везло во всем, видно, какой-то злой дух преследовал его, и судьбе было угодно сделать так, что он отворил дверь как раз в ту минуту, когда старый грешник опустился на колени, чтобы перед поездкой в Лондон испросить у своего духовника отпущение грехов.

— Презренный! Оборванец! Подлый святотатец! Нарушитель тайны исповеди! Чертов прихвостень! Предатель, продавшийся дьяволу! Ты зачем сюда явился? — закричал барон, когда он наконец смог перевести дух и дать волю своей ярости. — Кто в этом замке господин, а кто слуга? Ты, что ли, господин? А я слуга? Веревку тебе, воронья сыть! Я не сяду на лошадь, пока ты не будешь на виселице!

— Успокойтесь, сын мой, — произнес старый духовник-монах, — Бог милосерден.

— Для таких святотатцев нет Бога! — снова закричал барон, поднимаясь с колен и шатаясь как пьяный от гнева. — Сюда, плут! — добавил он, пройдя несколько раз по комнате, как гиена в клетке. — На колени, встань на мое место и исповедуйся перед смертью.

Лэмбик так и стоял на пороге; он утратил всякую способность соображать, но все же надеялся, что барон на мгновение перестанет гневаться и тогда ему удастся сказать что-то в свое оправдание. Барон, у которого мысли и следовавшие за ними слова противоречили друг другу, невольно предоставил несчастному случай оправдаться.

— Чего же ты от меня хотел? — неожиданно произнес он. — Говори!

— Милорд, я несколько раз постучал в двери, — смиренно сказал сержант, — решил, что тут никого нет, и подумал…

— … и подумал, что можешь воспользоваться моим отсутствием, чтобы меня обокрасть?

— О милорд!

— Да, да, обокрасть!

— Я солдат, милорд, — гордо произнес Лэмбик.

Обвинение в воровстве вернуло ему природное мужество, и он больше не испытывал страха перед тюрьмой, побоями и виселицей.

— Боже ты мой! Какое благородное негодование! — насмешливо промолвил барон.

— Да, милорд, я солдат и служу вашей светлости, а ваша светлость никогда на службе воров не держала.