Робин Гуд

И не обращая больше внимания на стоны негодяя, братья вернулись к Гилберту.

Гилберт мало-помалу приходил в себя; он сказал, что в состоянии дойти до дому на своих ногах, и, поддерживаемый с обеих сторон молодыми людьми, двинулся в путь.

В нескольких шагах от дома он остановился, прислушиваясь к какому-то странному зловещему шуму, который доносил до них ветер, и сказал:

— Это Ланс; может, это его последний вздох.

— Мужайтесь, добрый Гилберт, мы уже добрались; вот и госпожа Маргарет, она со светильником ждет нас на пороге дома, мужайтесь!

Ветер снова донес до них вой собаки, и Гилберт опять упал бы без чувств, если бы Маргарет не бросилась к нему и, поддержав, не ввела его в дом.

Час спустя Гилберт, уже почти успокоившись, тихо говорил своим юным друзьям:

— Дети, может быть, позднее у меня и найдутся силы рассказать вам историю той неприкаянной души, что встретилась нам в лесу.

— Неприкаянная душа! — воскликнул Уилл, громко смеясь. — Знаем мы эту неприкаянную душу!

— Помолчи, братец! — строго оборвал его Маленький Джон.

— Нет, вы не можете ее знать, вы слишком молоды, — продолжал Гилберт.

— Я хотел сказать, что мы встретили негодяя, которого вы так хорошо отделали кинжалом.

— Встретили?

— Да, он был полумертв.

— Прости его, Боже!

— Да пусть его черти заберут! — воскликнул Уилл.

— Молчи, брат!

— Прежде чем вы вернетесь в усадьбу, дети, вы можете мне оказать важную услугу, — продолжал Гилберт.

— Говорите, хозяин.

— В моем доме есть покойник, помогите нам его похоронить.

— Мы к вашим услугам, добрый Гилберт, — ответил Уильям. — Руки у нас сильные, и мы не боимся ни мертвых, ни живых, ни призраков.

— Да помолчи ты, братец!

— Хорошо, я буду молчать, — сердито пробормотал Уилл. Он не мог понять, в отличие от Маленького Джона, что все намеки на привидение усиливали печаль и тревогу старого лесника.

Около полуночи из дома лесника вышла траурная процессия; шла она в таком порядке: впереди — отец Элдред, читавший молитвы, за ним — Маленький Джон и Линкольн, несшие на носилках тело, за ними — Маргарет и Гилберт, причем Гилберт старался сдерживать рыдания, чтобы еще больше не расстраивать Маргарет, а она тихо плакала, прикрыв лицо капюшоном своего плаща; замыкал шествие Красный Уилл; они направлялись к перекрестку у двух деревьев, под которыми просил похоронить его, оказав ему последнюю милость, возлюбленный Энни, он же ее убийца.

И пока крепкие руки Линкольна и Маленького Джона рыли могилу, Гилберт и его жена молились, стоя на коленях.

Могила уже была наполовину вырыта, когда Уилл, с натянутым луком и кинжалом в руках стороживший своих друзей, подошел и сказал на ухо своему двоюродному брату:

— Не худо было бы сделать яму побольше и похоронить в ней за компанию еще одного человека.

— Что это значит, братец?

— Человек, который утверждал, что на него волки напали, и которого мы оставили в плохом состоянии в нескольких шагах отсюда, умер; подойдите, пните его ногой, и вы увидите, что он не застонет.

Оба разбойника были уже похоронены, оставалось еще немного забросать могилу землей, когда в третий раз над лесом пронесся жалобный вой собаки.

— Ланс, бедный мой Ланс, теперь я займусь тобой! — воскликнул лесник. — Не оказав тебе помощи, я домой не вернусь.

Как и сказала Мод, разъяренный барон в сопровождении шести солдат явился в камеру Аллана Клера. Пленника в ней не было!

— А-а! — сказал барон, разражаясь тигриным смехом (если только тигры умеют смеяться). — Вот как здесь выполняют мои приказы! Я просто в восторге! К чему мне тогда каменная башня, к чему тюремщики? Клянусь святой Гризельдой, отныне я буду осуществлять свое правосудие без их помощи, а пленников буду запирать в клетку, где моя дочь держит птиц… Эгберт Ланнер, тюремщик, где ты?

— Вот он, ваша светлость, — ответил один из солдат, — я крепко держу его, а не то он бы уже давно убежал.

— Если бы он убежал, я бы повесил тебя вместо него… Подойди ко мне, Эгберт. Видишь дверь? Она заперта. Видишь оконце этой камеры? Оно очень узкое. Так вот, объясни мне, каким образом пленник, не такой худой, чтобы пролезть в это оконце, и не бесплотный, как воздух, чтобы улетучиться сквозь замочную скважину, каким образом, объясни мне, он отсюда исчез?

Эгберт молчал: он был ни жив ни мертв.

— Ответь мне, какая подлая корысть тебя заставила помочь бежать этому преступнику? Я спрашиваю тебя без гнева, и ответь мне без страха. Я добр и справедлив, и, быть может, если ты признаешь свою вину, я прощу тебя.

Напрасно барон разыгрывал добродушие. Эгберт по опыту знал, что верить в его искренность не следует, и, по-прежнему полумертвый от страха, продолжал молчать.

— А! Глупые рабы! — неожиданно воскликнул Фиц-Олвин. — Спорю, что ни одному из вас и в голову не пришло предупредить привратника о том, что произошло! Живо, живо, пусть кто-нибудь из вас передаст Герберту Линдсею от моего имени приказ поднять мост и запереть все ворота.