Робин Гуд

— Отец! — негромко окликнул он Гилберта с верхней площадки лестницы. — Отец, эти негодяи складывают перед дверью дрова и собираются их поджечь; нападающих всего семеро, не считая раненого, а тот, видно, полумертв.

— Клянусь мессой! — воскликнул Гилберт. — Надо не дать им времени разжечь хворост; дрова у меня сухие, и дом займется в мгновение ока, как костер в ночь на святого Иоанна. Живо отворяйте, отец-бенедиктинец, отворяйте! И всем приготовиться!

Отступив в сторону, монах протянул руку, поднял железную перекладину, отодвинул засовы, и через приоткрывшуюся дверь в комнату повалился хворост.

— Ура! — закричал главарь разбойников, первым просунув в щель голову. — Ура!

Но не успел он сделать и шага, как в горло ему вцепился Ланс, а палки Линкольна и монаха обрушились на его затылок, и он рухнул у порога.

Та же участь постигла и следующего за ним бандита.

С третьим удалось разделаться точно так же, но четверо оставшихся сумели вступить в борьбу, и они не были остановлены, как их предшественники, собаками, все еще не выпускавшими своих жертв; завязалась настоящая драка; Гилберт и Робин, заняв позиции, безусловно могли бы ее быстро прекратить и добиться победы, расстреляв противника стрелами из своих колчанов, потому что нападавшие, были вооружены только копьями; но Гилберт не хотел кровопролития и предпочел предоставить монаху-бенедиктинцу и Линкольну обстоятельно поколотить палками подручных барона Фиц-Олвина, а потому и он и Аллан Клер только отражали удары копий.

До сих пор кровь пролилась лишь от укусов собак, но тут Робину стало стыдно, что он бездействует, к тому же ему захотелось показать свое умение; поскольку Линкольн научил его владеть палкой не хуже, чем Гилберт — луком, он схватил древко алебарды, и его мулине присоединилось к устрашающим ударам его товарищей.

Не успел Робин подойти к дерущимся, как один из разбойников, огромный, как Геркулес, свирепо и насмешливо ухмыляясь, отступил на шаг перед Линкольном и монахом, обернулся к юноше и сделал выпад. Но Робин не потерял хладнокровия и, отразив удар копья, который мог бы проткнуть его насквозь, ответил на него прямым горизонтальным ударом в грудь, заставившим бандита отлететь к стене и сползти по ней.

— Браво, Робин! — закричал Линкольн.

— Тысяча смертей! — бормотал разбойник, отплевываясь сгустками крови; казалось, он был близок к смерти, но внезапно встал, выпрямился, притворно шатаясь, и вдруг, словно обезумев от ярости, кинулся на Робина с копьем наперевес.

Вот тут бы Робину и пришел конец, потому что вне себя от радости он забыл прикрыться палкой и копье мгновенно пронзило бы его, если бы старый Линкольн, внимательно следивший за всем происходящим, не уложил убийцу ударом палки по голове.

— Ну вот и четверо! — со смехом воскликнул он.

И правда, четверо бандитов уже валялись на полу; на ногах остались только трое, да и те скорее расположены были убежать, чем продолжать драку, потому что монах-бенедиктинец не переставал наносить им удар за ударом своей огромной кизиловой палкой.

До чего же он был великолепен, этот святой отец: капюшон его был откинут, рукава засучены до локтя, подол подоткнут выше колен, а на лице пылал румянец праведного гнева!

Сам архангел Гавриил, сражающийся с дьяволом, не был более грозен!

Пока герой-монах, рядом с которым находился восхищенный Линкольн, продолжал битву, Гилберте помощью Робина и Аллана надежно связал руки и ноги тем из побежденных, кто еще подавал признаки жизни. Двое запросили пощады, третий был мертв, главарь, на котором Ланс так и висел, вцепившись ему в горло, страшно хрипел и время от времени вопил, обращаясь к своим товарищам:

— Убейте, убейте, убейте собаку!

Но те его не слышали, а если бы и слышали, то не смогли бы прийти на помощь, потому что сами вынуждены были защищаться.

И все же один человек, о котором все уже забыли, попытался ему помочь. Тайфер, чуть не захлебнувшийся в чане и почти бездыханным положенный своими товарищами на землю под навес, придя в себя и услышав шум битвы, ползком добрался до места схватки и уже хотел ударить храброго Ланса ножом, но тут Робин заметил его, схватил за плечи, бросил навзничь, отнял у него кинжал, прижал коленом к полу и держал так, пока Гилберт и Аллан не связали ему руки и ноги.

Эта попытка Тайфера помочь главарю только ускорила его гибель: Ланс, как любая собака, у которой хотят отнять кость, впал в дикую ярость, его страшные клыки еще глубже вонзились в горло жертвы, разодрав сонную артерию и яремные вены, и злодей стал истекать кровью.

Злоумышленники увидели, что случилось с их главарем, но продолжали сопротивляться, хотя и недолго, к тому же старый Линкольн преградил им путь к отступлению, закрыв дверь и заложив засовы, и разбойники оказались в мышеловке.

— Пощады! — закричал один из них, оглушенный и измученный ударами кизиловой палки монаха.

— Нет тебе пощады! — крикнул в ответ монах. — Хотели, чтобы вас приласкали, так получайте!

— Пощады, Бога ради!

— Не будет никому из вас пощады!

И кизиловая палка беспрестанно опускалась, поднимаясь лишь затем, чтобы снова опуститься.