Робин

— Дядя Чарльз давно забыл об этом, а может, никогда не считал, что его жизни грозила опасность. Он презирает этого оборванца. Его все презирают и ненавидят, а он ненавидит всех нас. Он нарочно остаётся здесь, чтобы всё портить, всех ссорить… Он злой и к тому же вор. Это он украл часы Поля, а потом столкнул его с лестницы. Вы лучше посмотрите, все ли вещи на своих местах в нашем музее. И будьте уверены, что он уйдёт не раньше, чем переправит своим дружкам половину прадедушкиных сокровищ. У него нет ни чести, ни совести. Он гадкий маленький воришка. Если бы у него была хоть крупица благородства, он бы давно ушёл, а если чуть-чуть гордости — он уйдёт сейчас же, сию минуту!

Мистер Эдвард был очень бледен.

— Энн, сейчас же иди спать, — приказал он тоном, не допускающим возражений. — Ты устала и сама не знаешь, что говоришь. Когда завтра ты вспомнишь этот разговор, тебе станет стыдно. Ты уже не маленькая девочка, чтобы не отвечать за свои слова. Быстро в постель! Не заставляй меня звать мисс Кларк.

Лицо Энн исказилось то ли от гнева, то ли от слёз. Она отвернулась и быстро ушла.

— Не принимай её слова всерьёз, Робин, — попросил мистер Эдвард. — Она сама не понимает, что говорит. И на мистера Чарльза зла не держи…

Он долго говорил со мной, боясь, должно быть, что я уйду, а мне, и правда, после слов Энн очень хотелось сейчас же уйти и постараться выветрить из памяти всякое воспоминание об этом семействе, но и в страстной речи девочки, и в ней самой было что-то очень странное, двойственное, загадочное. И в её дяде была та же тайна. Он говорил горячо, убедительно, словно во что бы то ни стало хотел удержать меня здесь, будто это было очень важно, и для меня его поведение было по-прежнему неразрешимой загадкой.

— Я подумаю, — неопределённо ответил я.

Мистер Эдвард не был удовлетворён моим ответом и ушёл грустный и неспокойный.

Я решил так: пойду за часами и попутно разведаю обстановку. Если Громилу поймали или он ушёл из этих мест, то я смогу вернуться в свой старый дом, хотя мне теперь было трудно назвать домом дыру, где мы с отцом жили и на которую, к моему удивлению, до сих пор так и не появились претенденты, а если Уолтер по-прежнему караулит каждый мой шаг, я вернусь сюда и тогда, может быть, увижу, как поймают на месте преступления Сэма, как мои недруги удивятся открытию, что я ни в чём не виноват, почему Энн так странно себя ведёт и что от меня нужно мистеру Эдварду.

Я вновь подождал, пока всё не успокоится, и тихо вышел. На втором этаже было пусто, а в кухне, как всегда, заседали миссис Джонсон, мисс Агнес, Фанни, мистер Вениамин и мистер Браун. Обсуждалась пропажа часов, и мои обычные недоброжелатели вовсю работали языками, а мистер Браун высказывался осторожно, но тоже подозревал меня. Садовник почти не говорил, а когда открывал рот, то из его слов нельзя было понять, обвиняет он меня или оправдывает. Вроде, напрямую он не говорил, что именно я стащил часы, но по всему выходило, что кроме меня этого сделать никто не мог. Даже Фанни оказалась способна представить в моё оправдание лишь своё робкое впечатление, что я хороший, неиспорченный мальчик. Я не стал слушать и вернулся к парадной двери. Важно было выйти, не привлекая внимания собаки, иначе она поднимет тревогу и мистер Эдвард вновь приведёт меня обратно. Ой, как же не лежало у меня сердце к моему предприятию! Да и Рваный подвывал на заднем дворе, словно чуял недоброе. Однако делать было нечего, и я стал перелезать через решётку. Пёс залаял. Я огляделся, не обнаружил ничего опасного и спрыгнул вниз. Было странно видеть как бы извне дом, где я прожил несколько бурных дней, откуда ушёл и куда меня привели вновь почти что силой. Я стоял на тёмной ночной улице, а особняк сверкал светящимися окнами и, если бы я не знал, что и за этим роскошным фасадом люди живут обычной, не слишком-то счастливой жизнью, я бы позавидовал внешнему благополучию. У нас было проще. В убогих жилищах, среди воров, пьяниц, бродяг и мошенников никто и не надеется найти счастье и покой.

Я поглядел-поглядел на богатый дом, и он начал делаться для меня всё более чужим, будто мне лишь приснились эти дни и моя жизнь здесь и, если я приду туда, все очень удивятся и спросят, кто этот оборванец и что ему нужно. Впрочем, оглядев себя, я решил, что оборванцем меня не назовёшь. На мне не было подарка мистера Чарльза (он висел в моей комнате в шкафу, хорошо отглаженный и совершенно новый, словно и не промокал, но мне сам его вид был неприятен, как воспоминание о предательстве его дарителя), однако я был прекрасно одет и в своём костюме произвёл бы сенсацию среди моих приятелей.