Робеспьер

Герцог доволен, что бросил крылатое слово. Он и не подозревает, насколько его мысль близка к истине. Действительно, в этот день, 14 июля 1789 года, произошел первый акт Великой Французской буржуазной революции: абсолютная монархия получила смертельную рану.

Молодой аррасский депутат Максимилиан Робеспьер с неослабевающим интересом вглядывался в то, что происходило вокруг него.

Странное, на первый взгляд абсолютно непостижимое дело! Триста избранников третьего сословия смело повышают голос, преодолевают все препоны и добиваются того, что их признают Национальным собранием. Они говорят и действуют от имени всего народа — в этом их сила. Король и двор обманывают их, обманывают явно и готовятся нанести им удар в спину, Уже клинок занесен, и деспотизм предвкушает победу, но вдруг… О чудо! Народ, простой народ, безвестные плебеи Парижа спасают положение. Они отводят смертельный удар и разрушают козни двора. Национальное собрание спасено! Но почему же никто не радуется? Почему на лицах всех этих сиейсов, барнавов и мирабо такие кислые мины? Почему они так робко жмутся к поверженному монарху, который только что чуть было не поразил их насмерть?

Они боятся! Да, они боятся своих спасителей гораздо больше, чем монарха. Они готовы простить королю все его коварство и предательство. Как бурно они рукоплещут ему, когда он, дрожащий и бледный, приходит в Собрание! Оказывается, король им нужен, совершенно необходим как оплот против масс, против того самого народа, именем которого они здесь собрались и от лица которого провозглашают свои решения.

Робеспьер пожимает плечами. Ну что ж, господа, все как будто вполне ясно… Мне с вами не по пути. Пока что я почти одинок — вы не замечаете меня, потом вы будете меня травить и третировать — это все я знаю наперед. Но я пойду смело своей дорогой, той, которую завещал мне учитель. Я не боюсь вас! Правда на моей стороне, и она не может не победить! Порукой тому блестящая победа Парижа!..

Увидев, что затея не удалась, струхнувший двор стал пятиться назад. Комедия возобновилась. В Собрании король со слезою в голосе уверял депутатов, что все происшедшее — плод простого недоразумения. Он, Людовик, — все знают благородство его характера — никогда не отделял себя от народа и всегда полагался на избранников нации. Иностранные войска?.. Он уже подписал приказ об их удалении из Парижа и Версаля! Министры, неугодные народу? Он даст им отставку и вновь возвратит Неккера!..

Но когда под восторженные крики депутатов Людовик в сопровождении своих братьев покинул зал заседаний, его встретила с глухим ропотом толпа простого люда. Женщина в грубой одежде, отстранив графа д’Артуа, приблизилась к королю и смело крикнула ему прямо в лицо:

— О мой король, вполне ли вы искренни? Не заставят ли вас опять переменить ваши намерения, как было несколько дней назад?

А в это же время какой-то бедняк, протягивая заскорузлую руку к одному из окон дворца, громко сказал:

— Вот где помещается этот трон, следы которого скоро будет трудно отыскать!..

Робеспьера уведомили, что на его долю выпала большая честь: в числе двухсот сорока депутатов Собрания он будет сопровождать короля в Париж, куда монарх должен отправиться по призыву своего народа. Максимилиан был очень доволен. Поездка обещала интересные наблюдения и могла дать много пищи для ума.

В путь отправились рано утром 17 июля. Король с пасмурной физиономией проследовал между рядами депутатов и занял место в своей карете. Процессия двинулась шагом. Максимилиан заметил, что к конвою, состоявшему из версальской и парижской милиции, присоединилось много крестьян, вооруженных дубинами, вилами, косами.

…Только в три часа дня показались стены Парижа. Въехали через заставу Пасси. Два ряда вооруженных людей — победителей Бастилии — двумя неподвижными стенами расположились вдоль линии от заставы до Гревской площади.

Сколько народу кругом! Мало того, что заполнены все соседние улицы и переулки, — теснятся на крышах, на деревьях, на заборах. Максимилиан прислушивается к крикам. Нет, слов «Да здравствует король!» не слышно. Вместо этого можно разобрать: «Да здравствует народ!», «Да здравствует свобода!» Робеспьер насмешливо смотрит на короля. Ну как, ваше величество? Каково вам среди этих приветствий? У вас бледный вид. Вам не нравятся сине-красные знамена Парижа? Вас не устраивают трехцветные кокарды, приколотые к шляпам и ружьям ваших граждан? Вы бы хотели дать полный назад? Ну что же поделаешь? Это не в вашей власти!

Робеспьер невольно улыбается. Все легче и свободнее становится у него на душе. Ничего, что небо хмуро. Зато как светлы, как радостны лица!

И вдруг он начинает напряженно вспоминать. Ведь когда-то уже это было! И хмурое небо, и толпа, и карета, и король на подушках… Ба, это было четырнадцать лет назад! Он, бедный стипендиат коллежа, тоже удостоенный «высокой чести», стоял в грязи на коленях и приветствовал вот этого самого толстяка!.. Но как все изменилось с тех пор! И карета другая, и люди не те, и воздух, жадно вдыхаемый грудью, совсем, совсем иной!..