Мэтью терпеть не мог выдумывать ложь, но был ли у него выбор?
— Не могу похвастать тем же, сэр. Я не запомнил его имени. Мы встретились в таверне в городе.
Ложь сорвалась с его губ удивительно легко, и Мэтью невольно ощутил недовольство. Вот уж он не думал, что лгать — в его характере.
— Кстати, вы курите трубку? Можно сказать, это особое предложение для моих гостей…
— Нет, сэр, но благодарю.
Джоэль некоторое время курил молча. Элла предложила Мэтью добавки, и он не отказался.
— Так, стало быть, вы направляетесь на север? — продолжил Джоэль свой расспрос через какое-то время. — Куда именно?
Мэтью решил, что лучше всего будет солгать про Бостон, но ему вовсе не хотелось так плотно увязать во лжи. Что изменится, если эти двое узнают о его пункте назначения? Наверняка, ничего! Решено, он назовет его. Но ни слова не скажет о конверте… никогда.
— Вообще-то, — начал Мэтью, сделав глоток превосходного глинтвейна, — я еду навестить кое-кого. Я так понимаю, путь отнимет ещё день. Где-то в миле отсюда у дороги будет ответвление вправо, верно? Небольшой тракт. Я направлюсь по нему.
Джоэль на протяжении рассказа дымил своей трубкой. Но, услышав последние слова, он медленно вынул её изо рта и опустил.
— Мэтью… если позволите… кого вы собираетесь навестить?
— Джентльмена по имени фон Айссен, — ответил он.
Джоэль переглянулся с Эллой, а затем снова посмотрел на молодого решателя проблем из Нью-Йорка.
— Если вы говорите о дороге, ведущей к речным утесам — а я полагаю, что вы говорите именно о ней, — то, уверяю вас, никто по имени Айссен там не живёт. Может, вы имели в виду дом Вайдена?
— Нет, я… то есть, я имею в виду…
— Кто вам это сказал?
Мэтью почувствовал, как его утягивает непроходимое болото. Рассказать, или нет?
— Его брат, — решился он, просто пытаясь вырваться из этого тумана.
— У Вайдена брата не было. Вообще говоря, он умер много лет назад. Мы с Эллой тогда ещё даже не перебрались сюда и не завели здесь хозяйство. Жили на ферме.
Мэтью почувствовал, что бледнеет.
— А кто он… в смысле, кем он
— Николас Вайден, — ответила Элла. Выражение её лица отчего-то сделалось каменным. — Это был сумасшедший голландец, который раньше зарабатывал на судоходстве, когда жил на родине. По крайней мере, такие до нас доходили слухи. Он построил свой дом — настоящий нарыв на лице земли! — и оттуда пытался контролировать речное судоходство.
— Контролировать? В каком смысле?
— Построить огромный барьер из бревен, — ответил Джоэль. — Некие ворота на цепях и шкивах, чтобы блокировать лодки, которые отказывались платить взнос. Мы так поняли, что он затем и прибыл сюда из Голландии, чтобы основать здесь свою речную империю.
— И у него получилось? — поинтересовался Мэтью. — Хотя бы… со стройкой?
— Что-то пошло не так. Была какая-то авария. Его инженер погиб, а барьер был разрушен. Скалы под домом Вайдена раскололи бревна так, что лодки даже не могли там причалить. Пара рисковых парней из Нью-Йорка пыталась, но — как нам потом рассказали — их лодке пробило днище.
— Хм, — вздохнул Мэтью, нахмурившись. — И после этого Вайден умер?
— Много лет назад, когда мы ещё жили на ферме, — ответила Элла, — мы видели, как мимо проезжала похоронная повозка. Следом тянулся целый караван с вещами из его дома. Сейчас там уже никто не живёт.
— Уже очень давно, — протянул Джоэль, выпустив клуб дыма к потолку. — Так что его так называемый брат обманул вас, Мэтью. Только понять не могу: зачем, ради всего святого, кому-то отправлять вас к дому покойника?
Мэтью невольно коснулся своего костюма — аккурат над тем местом, где во внутреннем кармане покоилось письмо. У него начала слегка кружиться голова, и, похоже, дело было не в глинтвейне. До Мэтью донесся собственный голос, показавшийся ему поначалу чужим:
— Это… проклятая дорога?
— По крайней мере, индейцы так и говорят. — Ещё один клуб дыма взлетел к потолку. — Они говорят, что не пошли бы по этой дороге, даже если б это было единственное место на земле, где продавался бы кукурузный хлеб Эллы. А ещё… мы и сами кое с чем столкнулись…
— Джоэль! — окликнула его жена и накрыла его ладонь своей. Её ярко-голубые глаза внезапно потускнели и увлажнились от слез. — Не надо…
Он посмотрел на неё и улыбнулся. И будь Мэтью проклят, если это была не самая грустная, самая убитая горем улыбка из всех, что ему когда-либо доводилось видеть. Мэтью поерзал в кресле. Его не покидала мысль, что грядет нечто ужасное.