Днем женщина ездила с книгами в Дугласвилль. Позволяла солнцу касаться страниц. Она читала вслух жителям городка, и они соорудили навес, чтобы она сидела в тени. Люди со всей округи приходили послушать её и приводили с собой детей. И ничего другого ей было не нужно. Потому что люди любили её, а она — их, и они были нужны друг другу. Её вновь обретенная энергия и воля к жизни оказались заразны, в хорошем смысле. Им было некогда сидеть и ждать конца. Когда-нибудь он наступит, если наступит вообще. Столько всего надо сделать, придумать, восстановить. Попытаться хоть что-то исправить.
Но по ночам…
У неё были дети, её дети.
Сколько?
Сотни? Тысячи?
Очень много, очень.
Иногда женщина разрешала себе задумываться о том, что, может быть, это не просто голограммы и искры. Может быть, это души детей, которым ещё предстоит родиться. И когда они родятся, когда воплотятся в реальный мир, будут ли они помнить об этих историях, что она им читает, возникнет ли у них чувство, что они уже знают эти истории до того, как услышат их в первый раз? У неё у самой было чувство, что через этих детей эти истории будут жить вечно.
Голос ветра уже не казался таким одиноким. Жизнь была удовольствием, а не тяжким трудом. Быть может, когда-нибудь птицы вернутся. Быть может, деревья ещё наберут силу. Может быть, птицы снова начнут вить гнезда, и среди ветвей вновь зазвучат сладкие трели юности.
А тем временем в доме звучала нежная музыка детского смеха. Из дома лился поток электрического дыхания. В доме звучал голос женщины — сильный, твердый, наполненный радостью жизни, потому что ещё оставалось так много историй, которые надо прочесть.
Так много историй.
А что же сам дом?
Дом уже никогда больше не был одиноким.
Дом стоял прочно, и ему были уже не страшны никакие ветра.
По ночам голубое сияние освещало округу, словно мир, полный зажженных свечей.
Дом был счастлив.
И женщина тоже была счастливой, и сама женщина, и её дети, которые были уже сейчас и которым ещё предстояло родиться на свет, дети из всех маленьких городков, куда она приезжала с рюкзаком, полным книг, на зеленом велосипеде цвета мая.
Я написал «Детей из проектора сна», чтобы выразить своё ощущение, что книги Рэя Брэдбери пребывают вне времени. Я совершенно уверен, что фантастический полет его воображения будет воодушевлять читателей — и особенно юных читателей — и в необозримо далеком будущем.
Лично меня книги Рэя Брэдбери наполняют безграничным счастьем. В «Проекторе сна» мальчик, который появляется первым и просит почитать ему книжку, — это я сам. Какую великую радость доставили мне рассказы «Озеро», «Банка», «Ревун», «Коса», «Будет ласковый дождь» и многие-многие другие!
Жить вечно? Брэдбери, безусловно, будет жить вечно, и его потрясающие истории будут проникать в сердца людей до тех пор, пока пылкие человеческие сердца на нашей Земле бьются сильными чувствами и чистой радостью.
Странная конфета
— Какая странная конфета, — сказал я.
— Да, я тоже заметила, — отозвалась Кэрол. — И Дженни тоже. Она сказала, что ни за что не станет есть такую. Положила её обратно. И сказала, что её можешь съесть ты. — Кэрол вяло улыбнулась, будто бы говоря: если осмелишься. Едва заметная улыбка — вот и всё, на что ей хватило сил в этот Хеллоуин. Год выдался не из лёгких.
— Хм, — протянул я, внимательнее приглядевшись к конфете, которую только что вытащил со дна мешка со сладостями. Маленькая мертвенно-бледная рука с пятью пальцами. Она поблёскивала так, будто была покрыта песчинками сахара, но наощупь оказалась совершенно гладкой. — Странно, — заметил я. — А откуда она, не знаешь? Случайно не из какого-нибудь дома с привидениями?
— Понятия не имею, — Кэрол села рядом на диван и прижалась ко мне. — Одно могу сказать точно: на ней нет обёртки, так что я никому бы не посоветовала её есть.