Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ)

Легкое нажатие на рычаг заставило глиссер свернуть южнее. Он чувствовал запах жимолости и табака, сладкий привкус дикой хурмы и мускусное благоухание кипариса. А ещё в ночном воздухе витал аромат смерти: гниль, плесень и трупный газ из мутных глубин — нечто давным-давно мертвое, угодившее в омут зыбучих песков. Ветер уносил запахи, а старик стрелой мчался дальше, следуя за лучом фонаря. Осталось не слишком далеко — миля или около того, если по прямой.

Топь не пугала Ящера. Это, естественно, не означало, что он вознамерился стать закуской для аллигатора. Вовсе нет. В глиссере он держал два багра, дубинку, истыканную торчавшими, словно иглы дикобраза, гвоздями, двухствольный дробовик, бэнгстик и веревку. А также приличный запас еды, воды и бензина. Болото — хитрый зверь; оно усыпляет тебя, заманивает в ложные протоки, а затем, когда ты уверен, что внизу шесть футов воды, выблевывает полосу грязи под киль твоей лодки. Паника здесь означает смерть. В туристический сезон Ящер зарабатывал немного лишних деньжат, показывая салагам-новичкам окрестности. Его всегда изумляла изнеженность туристов, их избалованность и чистота. Когда охотник приводил сюда зевак, то почти слышал, как болото жадно облизывается, и поэтому всегда придерживался только широких, проверенных каналов, показывал молокососам несколько змей, оленей и прочей ерунды, а затем живо вез их обратно. Они думали, что видели топь — Ящер же просто улыбался и брал у них деньги.

Семинолы… Ну, собственно, это племя сказочников. Если вы уговорите какого-нибудь семинола отвести вас в небольшую деревушку, где жил Ящер, тот поведает вам такое, от чего волосы зашевелятся на голове. Например, историю о Старом Папе, аллигаторе-призраке, которого не способен убить простой смертный, и лишь Бог может сразить чудовище. Или о том, что Старый Папа спустился в сердце болот на молнии, а любой, кто отправиться искать его, в конце концов превратится в кучу аллигаторьего дерьма.

В последнее Ящер почти верил. Слишком уж много его друзей пришли сюда, но не вернулись обратно. О да, у болота были зубы. Сожрет и не подавиться. Затянет в свои черные недра. Что есть, то есть.

Охотник сбавил скорость. Фонарь высветил зеленую трясину впереди: огромные листья кувшинок и переливчато искрившуюся изумрудную ряску. Воздух был тяжелым, влажным и едким от испарений. Над водой стелился туман, и в этом тумане тлели красные рубины — глаза аллигаторов, следившие за приближением человека. Когда глиссер подходил ближе, головы рептилий погружались с вязким хлюююю пающим звуком, а после снова появлялись в пенистом следе за кормой. Преодолев ещё около сотни ярдов, Ящер вырубил пропеллер, и глиссер бесшумно поплыл сквозь мглу.

Закурив сигару, он выпустил облачко дыма, затем достал веревку и стал завязывать на ней скользящую петлю. Глиссер скользил по листьям кувшинок, вынуждая лягушек с кваканьем спасаться бегством. Сразу после участка с кувшинками начиналось более глубокое русло, пролегавшее между зарослями камыша. У границы этой протоки Ящер и бросил за борт якорь — заполненный бетоном резиновый сапог. Глиссер замер в камышовых дебрях на краю глубокого канала.

Охотник закончил возиться с веревкой и, опробовав петлю несколько раз, убедился в её прочности. Затем он взял металлический бидон, открыл его и, зачерпнув оттуда куски окровавленной конины, насадил их на крупный зубец, подвешенный к концу цепи, которая, в свою очередь, крепилась к металлической раме пропеллера и была снабжена небольшим колокольчиком. Он швырнул цепь с приманкой в камыши, а затем, погасив свет и положив под руку багор и лассо, устроился на своём насесте.