Рижский редут

Луиза как раз ходила в лавки за хлебом, вином и овощами. Возвращаясь, она издали увидела у дверей дома толпу и карету с зарешеченными окнами. Поняв, что произошло, она кинулась к дому, чтобы разделить участь своих любимых. Она подбежала – и окно второго этажа распахнулось, в окне стояла Эрмина де Буа-Доре с маленькой дочкой на руках. Она хотела спасти ребенка и бросила его вниз, надеясь, что добрые женщины поймают девочку. Но дитя попало в руки Луизе. Луиза и Эрмина обменялись одним-единственным взглядом! И Эрмина улыбнулась ободряюще, что означало – беги, спасайся, живи! Луиза, прижимая к себе плачущую девочку, кинулась наутек… Когда из дома выбежали злодеи, никто из соседей не выдал Луизу, и она с ребенком смогла скрыться. Имя девочки было Камилла. Камилла де Буа-Доре. Последняя из рода Буа-Доре. Это – я! Теперь вам понятно?

Она замолчала. Мы избегали ее взгляда. Собственно, мне почти сразу было понятно, кем окажется эта девушка. Даже Артамон, и тот не изъявил удивления, услышав наконец имя своей возлюбленной.

– Мои родители, старший брат и старшая сестра погибли на эшафоте. Младшие братья пропали без вести – их увезли вместе с родителями в тюрьму, откуда они уже не вышли. Луиза пробовала узнать о них – бесполезно! Но вы не знаете Луизы… это сердце, которое умеет любить и ненавидеть с неслыханной силой… Луиза любила моего брата, любила так, как только это возможно в шестнадцать лет! После его смерти ее сердце окаменело. Она знала лишь одно: предатель должен погибнуть. Но на руках у нее была я, и она, даже узнав от соседей, кто привел якобинских прихвостней и указал им все входы в дом на улице Сен-Дени, не могла ничего предпринять – ведь Эрмина, которую она любила как мать, безмолвно умоляла ее спасти свое дитя! А дитя это было – сестра ее возлюбленного! Луиза поклялась, что вернется и отомстит, и с этой клятвой она скрылась из Парижа, переодетая мальчиком. За плечами она несла корзину, в корзине спала я. Она рассказывала мне о нашем бегстве, и я все это видела внутренним взором, я не могла это помнить – но воспоминания оживали во мне! Луизе удалось добраться до какого-то из германских княжеств, и там Господь сжалился над нами.

Тут лицо Камиллы просветлело. Улыбка тронула и уста Артамона, который был словно музыкальный инструмент, из которого слова девушки извлекали не просто звуки, а чувства. Отчаяние и ярость, одушевлявшие ее речь, отражались на Артамоновом лице, то набирая силу, то слабея – едва ли не в соответствии с голосом Камиллы, звучавшим то громче, то тише.

– В Париже проживало несколько семейств русских аристократов, которые уже в девяносто третьем году ухитрились перебраться в Германию. Луиза случайно увидела на улице графа и графиню Ховриных, они еще в сравнительно спокойное время несколько раз наносили светские визиты маркизу и маркизе де Буа-Доре. Она кинулась к ним, стала называть имена, рассказала об ужасной судьбе их знакомцев. Русские господа не могли ее вспомнить, да и немудрено – кто станет обращать внимание на дочь кормилицы, занимающую место, между горничной и чтицей книг на сон грядущий? Луиза не унималась, она принесла меня и показала графу с графиней. Они увидели сходство мое с отцом и братом, но подлинной уверенности у них все же не было – ведь все мои документы остались в Париже. Луиза валялась у них в ногах, умоляя взять меня в Россию. Это были единственные люди, которые могли помочь.

И граф сказал: «Даже если эта девочка не дочь моего приятеля, покойного маркиза де Буа-Доре, грешно оставлять беспомощного ребенка. Бог вам судья, мадмуазель, если вы солгали. В нашем доме найдется кусок хлеба для этого дитяти».

Луиза пришла в восторг от этих слов и объявила, что возвращается в Париж. Ей было шестнадцать лет – не тот возраст, когда юной девушке следует путешествовать в одиночестве. Граф и графиня выслушали ее, поняли, что она собирается отомстить Лелуару и погибнуть, и постарались отговорить ее от поспешных и опасных действий.

«Дитя мое, – сказала графиня, – девочка привыкла к вам и будет без вас страдать. Бедная малютка нуждается в вашей заботе. Вы поедете с нами в Санкт-Петербург. Французы рано или поздно опомнятся. Вы вернетесь в Париж тогда, когда это будет не столь опасно для вас, и тогда расквитаетесь с предателем».

Так мы с Луизой оказались в российской столице.

Сперва мы жили в графском особняке из милости. Графине нравилось рассказывать в своем салоне, как она спасла двух юных француженок. Она даже возила нас к Наталье Петровне Голицыной, дом которой стал местом сбора французского дворянства, бежавшего в Россию. Но, к сожалению, Луиза не встретила там никого, кто бы узнал ее и подтвердил, что я дочь маркиза де Буа-Доре. Ховрины уже стали сомневаться, правильно ли они поступили, но христианское милосердие не позволяло им избавиться от нас.