Рюрик Скьёльдунг

Проводя параллели между организацией власти норманнов в землях славян и финнов и в Дании IX в., мы выходим за рамки достоверных документов, представленных договорами руси с греками. Мы вынуждены опираться в основном на сообщения ПВЛ как faute de tіеuх. Типичным примером использования в исторической науке подобного подхода является использование сообщений исландских саг для интерпретации событий ранней истории англосаксонской Британии (Brunning 2013: 50).

Поэтому возникает вопрос о достоверности сообщений ПВЛ и возможности их привлечения для исследования социальных структур Руси IX в. Дело в том, что сообщения ПВЛ рассказывают о раннем периоде истории Руси, отстоящем от времени составления летописи на 200–300 лет. Большинство историков сходятся в том, что в целом хронология ПВЛ не выдерживает критики. А. А. Горский вообще считает, что можно поставить под сомнение «сведения Начального свода конца XI в. и "Повести временных лет" начала XII в. о Рюрике, Аскольде и Дире, о приходе в Киев Олега и Игоря» (Горский 1999: 43). Однако археологические открытия последнего времени в Старой Ладоге и на северо-западе Руси подтверждают, как кажется, сообщения летописи и отдельные датировки (Кузьмин 2008: 90; Белецкий 2006: 81, 104; Войтович 2011: 5). Поэтому некоторые историки считают, что при критическом отношении к летописи «Сказание», подтверждаемое некоторыми данными археологии, может послужить ценным историческим источником (Хлевов 2002: 27; Атанов 2007: 29).

Наиболее достоверными документами, включенными в состав ПВЛ, до последнего времени считались тексты договоров Руси с греками. Хотя относительно текста договора от 907 г. и высказывались сомнения. Но в последнее время после статьи Васильева М. А. стали высказываться мнения о том, что летописец придумал «обрамление» текста договоров на основе реалий своего времени. Причем основное сомнение вызвано тем, что договоров якобы не было в гипотетическом Начальном своде, реконструированном А. А. Шахматовым.

Это лишний пример того, как гипотеза о гипотетически реконструированном (то есть, возможно, никогда не существовавшем) своде в свою очередь порождает гипотезу, ставящую под сомнение вопрос о происхождении вполне реальных документов. Едва ли такая гипотеза верна, поскольку «обрамление» включает магическую формулу, близкую скандинавским и древнефризским юридическим текстам, а такую формулу наш книжник едва ли мог придумать сам. Об этом я говорю ниже.

Основным аргументом в отказе сообщениям ПВЛ о ранней руси в IX в. в достоверности служит реконструкция А. А. Шахматовым так называемых Древнейшего и Начального сводов, в которых, по его мнению, не было «Сказания о призвании» в том виде, в каком оно содержится в ПВЛ.

А. А. Шахматов основывался на точке зрения, что летописец не копировал летописи, а занимался литературной работой и редактировал летопись в соответствии с требованиями своего времени и, как мы бы сейчас сказали, «социальным заказом».

«Фундаментальные труды А. А. Шахматова показали, с одной стороны, тенденциозность древнерусского летописания, а с другой — его весьма сложную историю, в том числе и на древнейших этапах, предшествовавших составлению ПВЛ. Можно даже сказать, что в каком-то смысле Шахматов скомпрометировал летописи как источник для истории Руси до начала — середины XI в.» (Стефанович 2013).

Весь «конъектуральный» метод определения вставок и редактирования у Шахматова держится на допущении, что мышление летописца Древней Руси должно было быть столь же логичным и рациональным, как у современного историка, и не допускать неясностей, противоречий, повторений, несоответствий. И коль такие места встречаются в тексте летописи, он идентифицировал их как «вставки». Но это допущение весьма сомнительно само по себе. Так В. М. Истрин писал:

«Нельзя летописцу предписывать, чтобы он следовал нашему плану» (Истрин 1923: 56).

Обращает на себя внимание, что, даже говоря об образованных и высококультурных византийских книжниках и летописцах, историк отмечает, что ни Константин, ни кто-либо другой в его время «никогда не стремился к простому и ясному стилю» (Шевченко 1993: 24).

Сильнее других, по-моему, возразил А. А. Шахматову исследователь древнерусских летописей И. П. Еремин:

«Решительному пересмотру подлежит, по моему мнению, и самый образ летописца, утвердившийся в нашей науке (Нестора, Сильвестра или кого-то третьего — в данном случае это для нас безразлично), — многоопытного литератора-чиновника "политической канцелярии" князя, его официозного апологета и послушного исполнителя его поручений по части идеологической "обработки" общественного мнения.

Образ этот у А. А. Шахматова он уже отчетливо намечен — был окончательно дорисован последователями А. А. Шахматова» (Еремин 1947: 36).