Ритуал тьмы

Спустя полчаса Луи, будучи довольно далеко от борделя, запыхавшись, тащил мертвецки пьяного маркиза де Пуйсежура в переулок. Надеть на Франсуа штаны и вывести его из публичного дома, не подняв шума, было нелегко, но Луи удалось справиться с этой задачей, и его знакомый своими воплями не перебудил всех девушек и клиентов.

В этот час прямо перед рассветом даже в квартале, пользовавшемся дурной славой, было совершенно безлюдно. Франсуа, словно утопающий, Хватался за руку своего спутника.

— Эта потаскуха — отъявленная сука, чтоб ты знал, — бормотал маркиз. — Т’кая же шлюха, как и они все.

Луи кивнул.

— Как они все, — Франсуа пьяно рассмеялся. — Нич-чего дрргого ’на не заслуживает, знаешь?

Он слишком приблизил свои губы к лицу Луи, так что тот ощутил исходящее от маркиза зловоние. А еще заметил пульсирующую жилку на его шее, как и у девушки. Жажда вернулась, стала сильнее, требовала своего.

— Франсуа, — шепнул ему Луи. — Такой поступок недостоин джентльмена, дорогой. Ты зашел слишком далеко.

Франсуа смотрел на него остекленевшими глазами, не понимая ни слова. Любезно улыбнувшись напоследок, Людовико открыл рот и вонзил клыки в горло маркиза.

«Я пощадил бы Элизу, — равнодушно думал он. — И взял бы у нее ровно столько, сколько мне нужно». Но маркиз разозлил его, лишил наслаждений этой ночи. Прижав к себе подрагивающее тело, чтобы пресечь все попытки сопротивления, Людовико пил до тех пор, пока движения Франсуа не стали совсем слабыми и в конце концов не прекратились.

С удовольствием отерев губы, Луи оставил труп в переулке. Иногда со злом людей трудно было смириться, но хороший ужин помогал ему не замечать худшие из их слабостей.

7

Колони, 1816 год

Его вела чистая, необузданная радость движения. Не было ни границ, ни проволочек, ни ограничений. Ночь раскрывала свои тайны, вдоль озера тянулись холмы, прохлада гор манила, и он легко преодолеет склоны.

Но вначале путь его пролегал по полям, вдоль длинных живых изгородей, мимо маленького пруда. Затем впереди показался лес. Между деревьями пролегли глубокие тени, луна скрылась за тучами, но даже при таком слабом свете он видел абсолютно все и легко мог отыскать тропинку.

Теперь он побежал медленнее — легко затрусил вверх по холму.

Вокруг кипела жизнь. Листья шуршали на ветру, по веткам ползали насекомые, слева шмыгнула мышка, и ее шаги громко отдались в его ушах. Чувства сами собой делили все окружавшие его создания на добычу и охотников. Но здесь ни одно животное не представляло для него опасности. Он был сильнее их всех. Некоронованный король.

Он жадно впитывал впечатления, радовался им, радовался жизни в лесу, от высочайшего дерева до мельчайшего жучка. Он чувствовал запахи влажной листвы на земле, мороси, повисшей в воздухе, пускай дождь и закончился еще днем. Запах земли играл разнообразием оттенков, в нем сладковатой нотой отдавалась смола. А еще здесь были звери. Их тропы огненными следами вспыхивали в лесу, и он видел шлейф их запахов, словно звери только что пробежали здесь. Так легко было пройти по любому из этих следов, и какая-то его часть хотела этого, жаждала испытать возбуждение охоты, схватки, добычи. Но голод уже был утолен. Во рту ощущался теплый привкус крови, и вперед его вела не жажда свежей плоти, а радость.

Лес резко закончился, уступив место широким полям. Еще недавно здесь пасся скот, теплые запахи, такие сильные и возбуждающие, но на них не стоит обращать внимания, нужно бежать вперед, вверх по холму, навстречу небесам.

Тут не было людей, и только внизу, в долине, еще горели огоньки, маленькие точки в темноте. Запах дыма, металла и камней накрывал землю толстым одеялом, но дорога его несла прочь от деревни, прочь от людей, и этот запах слабел, воздух становился чище. Он двигался по склону холма, перепрыгивая с камня на камень, все выше и выше. На вершине он остановился. Ветер приносил издалека новые ароматы, обещание иных впечатлений, манящий зов свободы и охоты. Уже чувствовался аромат нового дождя, но капли прольются еще не скоро.

Он вывалил язык из пасти, наслаждаясь прохладной лаской ветерка, нежно овевавшего его шерсть.

От радости ночи он запрокинул голову и завыл, и в этом вое звучала радость и призыв к новым утехам. Его вой нарастал, наполняя собой долину, от горы к горе. Он кричал миру о своем существовании, о своей жизни.

И с другой стороны озера раздался ответ. Высокий, пронзительный вой. Приветствие. Приглашение. Его сердце билось сильно и быстро, но в это мгновение оно замерло.

Он был уже не один.

8

Шамони-Монблан, 1816 год

— Их поймают, мсье, поставят перед судом и повесят! Обещаю.