Ритуал Масгрейвов

Из всех слуг дольше всех пробыл у нас Брантон, дворецкий. Когда его нанял мой отец, он был молодым школьным учителем, оставшимся без места. Человек редкой энергии и волевого характер, а он вскоре стал незаменим. Он хорошо сложен, красив, с великолепным лбом, и, хотя он прослужил у нас двадцать лет, ему сейчас не может быть более сорока. С его личными достоинствами и необычайными дарованиями – он говорит на нескольких языках и умеет играть чуть ли не на всех музыкальных инструментах – просто удивительно, что он так долго довольствовался столь скромным положением, но, думаю, оно его удовлетворяло, а искать перемен ему не доставало предприимчивости. Дворецкого Хэрлстоуна помнят все, кто нас навещал.

Но у этого брильянта имеется один недостаток. Он немного донжуан, и вы понимаете, что человеку вроде него совсем нетрудно играть эту роль в тихом сельском захолустье. Пока он был женат, все было в полном порядке, но с тех пор, как он овдовел, у нас начали возникать из-за него нескончаемые неприятности. Несколько месяцев назад мы было успокоились, решив, что он образумился, так как обручился с Рейчел Хоуэллс, нашей второй горничной. Однако затем он ее бросил и связался с Дженнет Треджеллис, дочерью старшего лесничего. Рейчел, очень хорошая девушка, но с несдержанным уэльским темпераментом, перенесла припадок мозговой горячки и теперь ходит по дому – во всяком случае, ходила до вчерашнего дня, – будто черноглазая тень самой себя. Такой была наша первая драма в Хэрлстоуне, но вторая вытеснила ее из наших мыслей и была предварена непростительным проступком дворецкого Брантона.

Произошло это так. Я упомянул, что он очень умен, и вот ум-то и погубил его, так как, видимо, сочетался с ненасытным любопытством касательно того, что его совершенно не касалось. Я понятия не имел, на что он способен осмелиться, пока глаза мне не открыл нежданный случай.

Я упомянул, что дом очень обширен. Ночью на прошлой неделе – в четверг, чтобы быть точнее, – я никак не мог уснуть, по глупости после обеда выпив чашку крепкого café noir[3]. Промучившись до двух часов пополуночи, я понял, что пытаться уснуть бесполезно, а потому поднялся с постели и зажег свечу с намерением взять роман, который читал. Однако вспомнил, что оставил его в бильярдной. А потому надел халат и отправился за ним. Чтобы добраться до бильярдной, я должен был спуститься по лестнице, а затем пройти по началу коридора, ведущего к библиотеке и оружейной комнате. Вообразите мое изумление, когда, взглянув в конец коридора, я заметил в открытой двери библиотеки чуть брезжущий свет. Перед отходом ко сну я сам погасил там лампу и закрыл за собой дверь. Естественно, я тотчас подумал о грабителях. Стены коридоров в Хэрлстоуне украшены старинным трофейным оружием. Я снял со стены секиру, а затем, оставив свечу на полу, подкрался на цыпочках по коридору и заглянул в открытую дверь.

В библиотеке оказался Брантон, дворецкий. Полностью одетый, он сидел в кресле с похожим на карту листом бумаги на коленях, подпирая лоб рукой и погруженный в глубокое размышление. Я стоял, онемев в изумлении, и наблюдал за ним из темноты. Сальная свечка на краю стола светила слабо, но все же позволила мне рассмотреть, что одет он полностью. Внезапно я увидел, как он встал из кресла, прошел к одному из бюро сбоку, отпер его и выдвинул ящичек. Из него он вынул документ, вернулся в кресло и, разостлав его на столе рядом со свечкой с краю, начал изучать его с сосредоточенным вниманием. Подобное хладнокровное обращение с нашими фамильными документами вызвало у меня такое негодование, что я шагнул вперед, и Брантон, подняв голову, увидел меня в проеме двери. Он вскочил на ноги – лицо его побелело от страха – и сунул во внутренний карман похожий на карту лист, которым занимался вначале.

«Так! – воскликнул я. – Вот каким образом вы отплачиваете за наше доверие! С завтрашнего дня вы больше у меня не служите!»

Он поклонился с видом полностью сокрушенного человека и, не сказав ни слова, проскользнул мимо меня. Свечка осталась на столе, и я наклонился взглянуть, какой документ Брантон взял из бюро. К моему удивлению, никакой важности он не имел, просто копия вопросов и ответов в особой старинной церемонии, носящей название «Ритуал Масгрейвов». Что-то вроде фамильного обряда, который уже несколько веков исполнял каждый Масгрейв по достижении совершеннолетия – нечто сугубо частное и интересное разве что для историка, как и наш герб с его деталями, но никакой практической ценности не имеющее.

«Лучше вернемся к этому документу позднее», – сказал я.

«Если вы считаете это необходимым», – ответил он с некоторым колебанием. Но продолжу свой рассказ: я запер бюро ключом, который оставил Брантон, и повернулся, чтобы уйти, когда с удивлением обнаружил, что дворецкий возвратился и стоит передо мной.