Ритм-секция

– Но если это правда, то в мире нет такого журналиста, который не проглотил бы такую наживку. Эта история сделает легенду из того, кто узнает всю правду. Он мог бы поручить это дело кому угодно.

– Ему нужен был тот, кому это интересно, а не первый попавшийся журналюга.

– Это он сам тебе сказал?

– Нет, это то, что я думаю, но…

Внезапно на Стефани накатилась жуткая слабость. Перед глазами все расплывалось. Она зажмурилась в надежде, что это пройдет. Увы, не прошло.

– С тобой всё в порядке? – спросил Проктор.

Стефани сглотнула; горло было сухим и горячим.

– Похоже, меня сейчас вырвет…

Она поднялась на ноги, и голова тотчас закружилась. Пришлось даже вытянуть руку, чтобы сохранить равновесие. Проктор взял ее за плечи и быстро отвел в туалет. Оставив ее там, сам вернулся в гостиную, пытаясь не обращать внимания на звуки рвоты. Когда она появилась вновь, кожа ее была серой и влажной, сплошь в капельках испарины.

– Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем выглядишь, – сказал Кит.

Мышцы ее живота подергивались.

– Я думала, что это похмелье…

– Сядь. Я принесу тебе воды.

– Через минуту все будет в порядке.

– Сомневаюсь.

Когда Проктор вернулся со стаканом в руке, Стефани надела куртку и потянулась за рюкзаком.

– Что ты делаешь? Куда ты собралась?

– Мне нужно идти.

– Зачем?

– Не твое собачье дело.

– Послушай, тебе некуда идти.

Она сделала было оскорбленное лицо, но затем с вызовом посмотрела на него:

– Я не могу здесь оставаться.

– Почему нет?

Ее глаза ответили на этот вопрос раньше, чем прозвучали слова.

– Потому что у меня нет к тебе доверия.

– Знаешь, у меня тоже нет к тебе доверия. Но я готов рискнуть.

– Тогда ты идиот. Если б ты знал, что знаю я, ты не стал бы говорить такое.

– Думаю, ты права. Но если б в мои намерения входило поступить с тобой по-свински, то я наверняка уже сделал бы это. Можешь уходить, если хочешь. Не стану мешать тебе. Но если пожелаешь остаться, то оставайся.

5

Как оказалось, Стефани свалил с ног свирепый штамм гриппа. Проктор предложил ей свою кровать, но она отказалась, предпочтя диван. Кит варил ей суп, приносил чай, давал аспирин. Стефани была угрюма и молчалива. Целых четыре дня она практически только спала. Температура постоянно скакала, и первые двое суток ее все время рвало. Голова раскалывалась от боли. Все тело ломило. Это было похоже на наркотическую ломку, вот только разрушительным веществом была сама Стефани, а ее тело отвергало все стороны отравленной жизни. В какой-то момент Проктор хотел вызвать ей врача, но Стефани решительно настояла на том, что врач ей не нужен. Когда на пятое утро она проснулась, то поняла, что идет на поправку.

Проктор готовил кофе. Не растворимый кофе, а настоящий, заваренный молотый. Стефани, словно зачарованная, наблюдала за простыми ритуалами приготовления, от размалывания зерен до разливания готового напитка по чашкам. Она отметила про себя, что Проктор аккуратист до мозга костей. Это было видно по тому, в какой чистоте он держал квартиру и с какой заботой относился к собственной внешности. Вокруг него не было никакого хаоса, и что-то подсказывало ей, что он не допускал хаоса и внутри себя.

Они вернулись в гостиную. На небольшом столике лежали две пухлые папки, открытый скоросшиватель и увеличенный цветной снимок «Боинга-747». Фюзеляж и двигатели были темно-синими. Из крыла вырастали три огромные ярко-красные буквы: NEA, «Северо-Восточные авиалинии». Буквы тянулись от брюха и дальше вперед почти к самой кабине экипажа. На хвосте был белый круг с двумя стрелками, смотревшими из центра одна на север, другая – на восток.

Заметив, что Стефани смотрит на фото, Проктор сказал:

– Лететь в самолете на большой высоте – это все равно что лететь в аэрозольном баллончике. Представь себе, что…

– Я не хочу ничего себе представлять. Просто скажи мне, что случилось.

Кит порылся в одной из папок и вынул из нее лист бумаги, который затем разложил на столе. Это был чертеж «Боинга-747», вид спереди, с обеих сторон и сверху, включая план посадочных мест. В правом нижнем углу стоял логотип авиакомпании «Северо-Восточные авиалинии».

– Взрывов было два. Первый – более слабый из двух – произошел на высоте тридцать семь тысяч футов. Он пробил дыру в фюзеляже прямо перед крыльями, вот здесь… – Проктор указал на вид сбоку, – и, с меньшими разрушениями, в той же точке с другой стороны. Силы этого взрыва было недостаточно, чтобы разорвать самолет на две части. Как только прогремел взрыв, «Боинг» начал терять высоту, однако экипаж пытался восстановить контроль над воздушным судном. Это были довольно опытные пилоты, налетавшие в общей сложности более сорока пяти тысяч часов, но в этой ситуации от их опыта мало что зависело. На тот момент наибольший урон понесли сидевшие в хвостовой части. Те, кто находился в носовой части самолета и на верхней палубе – в первом и бизнес-классе, – пострадали в меньшей степени, хотя и здесь не обошлось без травм. В конце концов, разница была невелика. На высоте двенадцать тысяч футов прогремел второй взрыв, и именно он разорвал самолет пополам. Вернее, разнес на куски.