— Что? — поспешно спросила я. Макс нахмурился, прищурил глаза и внимательно посмотрел на мое лицо.
— Ты злишься?
— Нет, — соврала я.
— Да, ты злишься.
— Нет, не злюсь.
Макс продолжал всматриваться в мое лицо, сжав меня в руках.
— Господи, Нина, на что ты злишься?
— Я не злюсь, — снова соврала я.
— Детка, ты злишься.
— Отпусти меня. Здесь жарко, а когда мы касаемся друг друга, становится еще жарче.
— Нина...
Я толкнула его в грудь.
— Макс, отпусти меня.
Макс тряхнул меня и резко произнес:
— Нина.
Я успокоилась и постаралась смотреть на него не сердито.
— Господи, — пробормотал он.
— Ты что-то хотел сказать? — напомнила я.
— Да, — отрезал он. — Я собирался сказать, что знаю, мы знакомы всего неделю, и знаю, ты напугана до чертиков после всех тех козлов, которые испортили тебе жизнь, но то, что случилось сегодня днем и что случилось сегодня ночью, не сможешь игнорировать даже ты.
Я сумела уставиться на него без злости, в основном потому, что у меня отпала челюсть и отключился мозг.
— Что? — прошептала я.
— Теперь мы связаны.
— Что? — повторила я, на этот раз с придыханием.
— Крепко связаны.
— Макс...
— Если ты думаешь, что можешь уйти из жизней Минди, Броуди, из моей жизни после того, что случилось сегодня, что произошло между нами ночью...
Я перебила его:
— Я подумала, что ты собираешься меня отослать.
Макс дернул головой и в свою очередь спросил:
— Что?
— Я подумала, что ты решил все закончить.
Секунду Макс смотрел на меня, и я с зарождающимся, но странно восхищенным ужасом наблюдала, как его лицо зловеще помрачнело.
— Я не такой, как те мудаки, — прорычал он так тихо, что я едва расслышала.
У меня в животе екнуло, и я прошептала:
— Макс...
— Никогда не вздумай принимать меня за одного из тех мудаков.
— Я...
— Я не знаю всего, что они сделали, я только вижу, как это отразилось на тебе, и я, Нина, не один из этих мудаков.
— Хорошо, — мягко сказала я.
— Поверить не могу, что, после того как я заботился о тебе, когда ты болела, после этой недели, после сегодняшнего дня, после сегодняшней ночи, ты можешь так думать обо мне.
Даже перед лицом его явного гнева, я выпрямила спину.
— Ты не понимаешь.
— Объясни мне.
— Всегда все начинается хорошо.
— Да?
— А потом становится плохо.
— И?
— Иногда — очень плохо.
— Ты думаешь, что я стану изменять тебе, обманывать тебя, бить?
— Я не знаю.
Лицо Макса помрачнело еще больше, и он снова прищурился и крепко сжал меня в руках.
— Ты не знаешь? — спросил он.
— С ними я тоже не знала.
— Господи, Нина, я хоть чем-нибудь дал понять, что могу поступить так с тобой, с любым человеком?
Вообще-то, нет.
Конечно, оставался еще небольшой вопрос насчет его умершей жены, о которой он мне до сих пор не рассказал. Как и о большей части своей жизни. При том, что я рассказала о своей предостаточно. Фрагменты моей жизни сами оказывались у его порога, проскальзывали в телефонных разговорах, которые он слышал, или вырывались в моменты моего гнева.
Чтобы объяснить ему эту идею, я сказала:
— Я даже не знаю, сколько тебе лет.
— Да, это потому, что ты никогда не спрашивала. Я тоже не знаю, сколько тебе лет, но я хотя бы спросил.
К сожалению, надо признать, что он прав.
— В чем дело? — спросил Макс, когда я не ответила.
— Что, прости?
— При чем тут мой возраст?
— Я просто указываю, что мы едва знаем друг друга, и, больше того, ты не очень-то много рассказываешь о себе.
— Я ничего не скрываю, Герцогиня, в отличие от тебя. Ты чертовски скрытная, а когда не скрытная, то сдержанная.
Теперь я прищурила глаза и огрызнулась:
— Неправда.
Хотя я знала, что так и есть.
— Правда. Сколько тебе лет?
— Тридцать шесть, — тут же ответила я, и его лицо внезапно прояснилось.
— Что?
— Мне тридцать шесть лет.
— Господи, — пробормотал Макс, снова мрачнея.
— Что?
— Тебе нет тридцати шести.
Мгновение я смотрела на него, потеряв дар речи не только от его слов, но и от его твердого, уверенного тона.
— Есть.
— Ты думаешь, я разочаруюсь, если ты скажешь, что тебе тридцать шесть?
Что он имеет в виду?
— Мне тридцать шесть! — огрызнулась я несколько громче, чем необходимо.
Макс хмуро разглядывал мое лицо, а потом спросил:
— Серьезно?
— Да! — снова огрызнулась я и толкнула его в грудь, чтобы уйти.
Макс только крепче сжал руки.
— Нина.
Я перестала вырываться и сердито уставилась на него.
— Очевидно, раз уж мой возраст — такое разочарование, то мне следует сейчас же уехать.
Он еще крепче сжал руки, но поднял лицо к потолку сауны.
— Дай мне терпения, — пробормотал он, глядя в потолок, и я снова начала толкать его, так что он опять посмотрел на меня. — Перестань вырываться, Герцогиня.
— Пусти.
— Нет.
— Отпусти меня! — заорала я. Макс снова встряхнул меня, но я продолжала толкаться.
— Ты не выглядишь на тридцать шесть, — сказал он мне.
— Пусти меня.
— На тридцать, в самом крайнем случае.
— Макс, отпусти!
— Я просто удивился. Удивился настолько, что не мог поверить.
— Пусти меня!
— Хочешь знать, сколько лет мне?
Я прекратила толкать его, поскольку это было бесполезно, а Макс, кажется, твердо решил продолжать разговор. Если я чему и научилась за прошедшую неделю, так это тому, что, если Макс что-то решил, он это сделает.