Рискнуть и победить

Макс не очень понимал, почему лед и тоник в джине — извращение, еще меньше он понимал, почему он должен лить тоник себе в штаны. Но уступка шефа с «Кавказом» была в известном роде историческим событием, и Макс решил не омрачать своего торжества мелкими бытовыми подробностями. Единственное, что его серьезно огорчало: то, что Николо Вейнцель не поверит, будто шеф согласился отменить царское угощение. Нет, не поверит. А сам шеф не подтвердит, гордость ему не позволит. Так что придется этому успеху радоваться в одиночку.

Но голова Блюмберга была занята более существенными вещами.

— Предмет переговоров ты определил правильно — Балтика, — констатировал он. — Уровень участников — тоже. Теперь предскажи итог, и клянусь, что никогда больше не потрачу на тебя ни капли «Кавказа».

— Итог — нуль, — почти не задумываясь ответил Макс.

Блюмберг молчал.

— Итог и не может быть другим при таком составе участников. Первый вице-премьер России и мелкая сошка от финнов или прибалтов. Эти переговоры были обречены на провал изначально.

— Почему?

— Этого я не знаю, — признался Макс.

— Что из этого следует?

— Для кого? — не понял Макс.

— Для того бардака, который называется мировым экономическим сообществом, — это раз. Для России — два. И наконец, для нас с тобой, мой юный и пытливый друг.

— Для нас с вами из этого не следует ничего, — твердо ответил Макс, одновременно понимая, что за словами его шефа стоит какая-то другая правда: более масштабная, обесценивающая его маленькую и вроде бы верную правду.

И оказался прав.

Блюмберг с отвращением отхлебнул джина и сказал:

— А вот в этом ты лажанулся.

III

Макс и Николо давно уже привыкли к экстравагантным выходкам своего шефа. Но в этот вечер он превзошел самого себя. Приказав Максу срочно вызвать в офис Николо (и не по сотовому телефону, а по уличному таксофону, с соблюдением всех предосторожностей), для начала усадил обоих своих молодых сотрудников за компьютеры и приказал войти во все телесистемы аэродромов и портов, из которых Макс днем получал информацию, и самым тщательным образом проверить, не осталось ли там их следов.

Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет?

Системы-то открытые, все законно, зачем делать эту трудоемкую и — главное — пустую работу?! Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал. Он лишь коротко сказал: «Приказ». И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.

Следующему приказу предшествовал вопрос:

— Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?

Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?

— Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф? — поинтересовался Макс. — Или можно завтра с утра?

— Сколько они займут?

— Года три, — подумав, ответил Макс.

Николо возразил:

— Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.

Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос не правильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.

— Что значит «если»? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу? — хмуро уточнил он.

— Правильно, магистр! — радостно подтвердил Николо. — Вообще. Ничего. И никогда.

— И ни за какие деньги, — рассудительно добавил Макс.

— Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?

— Яволь, герр оберст, — отрапортовал Макс.

— Натюрлих, магистр, — подтвердил Николо.

— Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.

— Объекты, магистр? — уточнил Николо.

— А те же, где вы лазили. Аэропорты, пристани.

— Все? — ахнул Макс.

— Ну да, все, — безмятежно подтвердил Блюмберг.

— Да это же на всю ночь! — завопил Макс и тут же перебил себя:

— Давай его убьем, а? Утопим его в его любимом «Кавказе», а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как, Николо?

Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее.

Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:

— Это так серьезно, шеф?

— Серьезно? — переспросил Блюмберг. — Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.

— Горит тайга? — догадался и Макс.

— Горит, — подтвердил Блюмберг. — И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.

* * *

В начале четвертого утра Макс хрипло, от долгого молчания, воскликнул:

— Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!

— У меня тоже, — отозвался Николо. — Рейнгард. Все мощности.

— Франкфурт-на-Одере!

— Бремен!

— Исланд! Что происходит, шеф?

— А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?