Риск

— Заявившие мне, что я подвергаю вас опасности, добиваясь, чтобы «Спортивная жизнь» написала о вашем втором исчезновении. Подумать только!

Полицейские утверждали, что похитители, запаниковав, способны убить свою жертву. Во всяком случае, они ошиблись, не так ли?

— К счастью, — согласился я.

— А теперь расскажите мне все, — сказала она. — Вас правда держали в фургоне? И как это выглядело?

— Скучно, — сказал я.

— Рональд, на самом деле. Неужели вам больше нечего сказать?

— Я думал о вас целый день в среду и воображал, как вы разгневались, когда я не объявился в Аскоте.

— Уже лучше. — Она рассмеялась переливчатым смехом. — У вас есть шанс загладить вину в субботу. Гобелен заявлен на скачки в Кемптоне, хотя там он, конечно, идет в самом большом весе. Вот почему нам хотелось, чтобы вместо Кемптона он скакал в Аскоте. Но теперь мы отправляемся в Кемптон.

— Боюсь… — начал я, — что Бинни прав. На этот раз я действительно немного не в форме. Я бы с удовольствием провел скачку на Гобелене, но… пожалуй… в настоящий момент я не продержался бы двух раундов даже против котенка.

На другом конце линии замолчали, правда, ненадолго.

— Вы серьезно? — недоверчиво спросило Мойра.

— Довольно неприятно сознаваться, но это так.

Сомнения в ее тоне поубавилось.

— Уверена, после хорошего ночного отдыха вы станете как новенький.

И, наконец, у вас около двух дней, чтобы прийти в себя. Даже Бинни признает, что вы невероятно выносливы для любителя… поэтому, пожалуйста, Рональд, пожалуйста, согласитесь скакать в субботу. Гобелен рвется в бой, а соперники не такие сильные, какие ждут нас на скачках за Золотой кубок фирмы «Уитбред» через две недели, и я от всего сердца верю, что он непременно выиграет. Но я не хочу, чтобы Бинни посадил на него какого-то другого жокея, так как… Откровенно говоря, я хорошо вас знаю и потому доверяю только вам. Пожалуйста, соглашайтесь. Я была просто в восторге, когда узнала, что вас освободили и вы сможете скакать в субботу.

Я потер глаза рукой. Я знал, что соглашаться нельзя. В высшей степени сомнительно, что у меня хватит сил пройти дистанцию хотя бы пешком, не говоря уж о том, чтобы управлять полутонным чистокровным скакуном в пылу состязания. Но если я откажусь, она сочтет это верхом неблагодарности после оживленной кампании за мое освобождение. И еще я подозревал: если Гобелен начнет скачку фаворитом с другим жокеем по выбору Бинни, он не выиграет. А кроме того, во мне пробудился, бросая вызов здравому смыслу, азарт наездника — знакомое коварное желание ощутить атмосферу скачек. Разум подсказывал мне, что я упаду от слабости у первого же препятствия, но непреодолимый соблазн участвовать в еще одном престижном стипль-чезе сезона побуждал не верить голосу рассудка.

— Ну… — пробормотал я, все еще не приняв окончательного решения.

— О, вы согласны, — восторженно вскричала она. — О, Рональд, я так счастлива.

— Мне не следовало бы.

— Если вы не выиграете, — беззаботно сказала она, — я не буду винить вас, обещаю.

Я подумал, что сам буду винить себя, и заслуженно.

На следующее утро я пришел в контору в девять, и Тревор засуетился вокруг меня, что было явно лишним.

— Вам необходим отдых, Ро. Вы должны лежать в постели.

— Мне необходимы люди, жизнь, и я должен что-то делать.

Он сидел в кресле для клиентов в моем кабинете и выглядел встревоженным. Загар, приобретенный во время отпуска, шел ему, придавая еще больше внушительности. Серебристые волосы казались пышнее обычного, а солидное брюшко округлилось.

— Хорошо отдыхали? — спросил я.

— Что? О, да, великолепно. Великолепно. Пока не сломалась машина, конечно. И все то время, что мы наслаждались жизнью, вы… — он запнулся и тряхнул головой.

— Боюсь, — с мрачной иронией заметил я, — что я ужасно запустил дела.

— Ради Бога…

— Я попытаюсь наверстать упущенное, — пообещал я.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы особенно усердствовали дня два-три, по-видимому, он говорил абсолютно серьезно, глаза полны тревоги и беспокойства. — Не будет ничего хорошего для нас обоих, если вы сломаетесь.

Мои губы дрогнули. Вот это уже больше походило на истинного Тревора.

— Я сделан из пластилина, — заверил я и, невзирая на его протесты, остался, где был, и в очередной раз попытался привести в порядок рабочий график и увязать все концы сорванных встреч.

Мистер Уэллс накликал на свою голову еще худшие беды, заплатив чеком, который банк немедленно возвратил, так как денег на счете не имелось. И ему грозило судебное разбирательство.

— Но вы ведь знали, что банк не оплатит чек, — возмутился я, когда он позвонил пожаловаться на неприятности.

— Да… но я думал, вдруг заплатит.

Его наивность повергала в ужас: тот же самый тупой оптимизм, который и явился первопричиной всех его несчастий. Он закрывал глаза на реальность и жил в мире иллюзий. Я знавал людей подобного склада, и ничто на свете не могло заставить их измениться.

— Приходите в понедельник, во второй половине дня, — покорно сказал я.

— Вдруг кто-нибудь снова вас похитит?

— Не похитит, — успокоил я. — Два тридцать, в понедельник.