Ришелье

Во времена его длительного правления (1624–1642) — бурного, удивительного, блистательного, продуктивного — этого великого человека осыпали насмешками, клеветой, ненавистью. У него было больше врагов, чем у Людовика XI, которого обвиняли в садизме и жестокости. Его смерть послужила толчком к появлению многочисленных памфлетов, как справедливых, так и клеветнических. Тем не менее потомки довольно быстро осознали его правоту. Кольбер приводил его в пример Королю-Солнцу. Историки эпохи Просвещения, безжалостно нападавшие на бедного Людовика XIII, Ришелье, напротив, восхваляли. Ришелье больше не представал узурпатором королевской власти — его рассматривали как «ниспосланного Провидением заместителя» слабого правителя. Позднее якобинцы видели в нем завоевателя мнимых «естественных границ» Франции. Начиная с Третьей республики, официальные историки, ведомые Эрнестом Лависсом и его учениками, простили Ришелье его кардинальский сан и принадлежность к Святой церкви. Было забыто, что он ограничил льготы Нантского эдикта. Ссылаясь на известный отрывок «Политического завещания», большая часть авторов приветствует кардинала, изложившего простую и благотворную программу: уменьшение власти протестантов, знати и Австрийского дома.

Разумеется, школьники, учащиеся коллежей и лицеисты с легкостью пренебрегают содержимым классических книг и в первую очередь рассматривают помещенные там иллюстрации. Мы все помним Ришелье, руководящего осадой Ла-Рошели и наблюдающего за своими пушками, поставленными на знаменитой плотине, которую он приказал построить, чтобы закрыть с моря вход в крепость. Подобная отвага, которой тогда восхищались все — от простого французского солдата до знаменитого маркиза Спинолы, дает французам повод уважать кардинала. Но за уважением тут же следует критика: легенда бросает тень на этого слишком властного и скрытного прелата. Вслед за Лависсом описывать Ришелье берется Александр Дюма, который создает образ «человека в красном».

«Человек в красном» — это скорее отражение эмоций. Но историк обязан понимать, а не судить. Перед ним встает вопрос: был Ришелье красным из-за своего кардинальского одеяния или из-за пролитой крови?

Кардинал, каким мы привыкли видеть его благодаря роману «Три мушкетера», жесток, безжалостен, скрытен, лжив и лицемерен, полон предрассудков, упорен в своей ненависти. На него работают такие агенты, как Рошфор и дьявольская Миледи. «Вот как пишется История!» — восклицал Вольтер. В данном случае она пишется почти исключительно при помощи одного-единственного романа, к тому же не слишком правдивого и неверно понятого. В самом деле Дюма имел весьма своеобразную точку зрения. Если вы в этом сомневаетесь, перечитайте «Трех мушкетеров». Кардинал, «человек в красном», в общем-то является полупризраком, придуманным Атосом, Арамисом, Портосом и д’Артаньяном. В конце произведения он собирается покарать д’Артаньяна, но вместо этого дарует ему прощение и указ о производстве в чин лейтенанта мушкетеров. И д’Артаньян тут же клянется преданно служить кардиналу.

А вот в романе «Двадцать лет спустя» (возможно, лучшем произведении Дюма), четверо друзей, оказавшихся по разные стороны баррикад, приходят к согласию, сожалея о Ришелье, восхваляя его и предпочитая Мазарини. Позднее, гораздо позднее, выйдет в свет «Красный сфинкс», он же «Граф де Море». Этот новый, несколько ходульный исторический роман Дюма-отца углубляет и расширяет черты характера Армана дю Плесси. В нем Ришелье изображен сердечным, чувствительным, сожалеющим о судебной ошибке, сочувствующим горю и стремящимся положить ему конец. К сожалению, некоторые специалисты полагают, что этот роман не принадлежит Дюма.

Последние веяния, — поскольку в истории тоже есть своя мода, — считают Ришелье великим богословом или, во всяком случае, добрым христианином Контрреформации и добрым священником. Но если принять это на веру, то как же тогда быть с жертвами этого «добряка»: Марией Медичи, хранителем печати Марильяком, маршалами д’Орнано, другим Марильяком, Монморанси, Бассомпьером и Витри, приором Вандомским, герцогом Пюилораном, графом Бутвилем, господами де Сен-Прейлем, де Лестранжем и де Капестаном, командором де Жаром, графом де Шале, Луи Дезей де Корменаном, графом де Капель и другими, не считая Сен-Мара, сделавшего все возможное, чтобы заслужить свою участь? Они просто перевернутся в своих могилах.

Понятно, что невозможно предпочесть тот или иной образ этого двуликого Януса, не рискуя ввести читателя в заблуждение. Ришелье если и был гением, то совершенно нетипичным.

ПОСМЕРТНЫЕ ЭПИТАФИИ РИШЕЛЬЕ