Рёв (ЛП)

Становится хуже. Не то, что её отец заставляет нас делать, а то, что на самом деле за шесть лет ничего не изменилось. Шесть гребаных лет. Он систематичен в том, чего хочет от неё – одно и то же каждый раз. То же место, то же время, та же больная и извращенная игра. Я шепчу ей на ушко истории о Неверлэнде, когда чувствую, как она напрягается рядом со мной. Я не хочу, чтобы её отталкивали мои прикосновения, будто я больше не я.

Я был слишком мал, когда все это началось, чтобы понять мои чувства, которые я испытал в девять лет. Я знал – то, что мы делали было неправильно, это было ясно, но она ни разу не оттолкнула меня. Между тем, у меня появилось ощущение, будто я предал её. Думаю, потому что я не смог её спасти. Теперь я ежедневно сталкиваюсь с дилеммой, основанной на любви к ней. Мне пятнадцать, и я люблю девушку, которая настолько сломлена, что даже больше ни с кем, кроме меня, не общается в школе.

Парни все еще поглядывают на неё, но я окидываю их фирменным уничижительным взглядом. Она не принадлежит им, чтобы они пялились, как бы по-дурацки это не звучало, потому что Чарли не должна быть чьей-то. Ей всего тринадцать, и ей стоит поехать вместе со всеми в эти выходные на озеро. Но я знаю, что она будет делать, потому что он слишком хорошо её выдрессировал. Она не выходит гулять, никому не звонит, не ходит на ночевки с другими смешливыми девчонками из её класса. Из-за него Чарли настолько замкнулась в себе, что не может смотреть прямо. Она хочет, чтобы он был счастлив. Кого на хрен волнует счастлив ли он?! Он делает несчастной её! Пока я нахожусь в ступоре – он ломает её, и вскоре от нее не останется ничего целого.

Нет, Чарли не сделает ничего ненормального для неё. В силу привычки она стала такой же, как и он. В 4 часа утра, прежде чем проснется её отец, она проскользнет в свои любимые шорты и футболку «Грин-Бей пэкерс»¹, и, шатаясь в темноте, придет ко мне. Она войдет в дом, поднимется по лестнице и проскользнет ко мне в кровать, где мы будем держать друг друга до тех пор, пока Нона не позовет нас завтракать.

Не так давно я пытался встретиться с ней на улице, но на следующий день она ко мне не пришла. Я испугался до усрачки, когда добрался до двора в кромешной ночной тьме и обнаружил, что её нигде и в помине не было. Я думал, что с ней произошло нечто ужасное, так что я пронесся стрелой к открытому окну в её пустой комнате и стал звать, в надежде не разбудить ее отца. Моё нутро вздрагивало при мысли, что он пришел за ней. Я выпрыгнул из окна и направился в гараж, где было темнее, чем в аду. Её и там не было, и клянусь, я мог бы заплакать. Я побежал в свой дом, нуждаясь увидеть её и надеясь, что она ждала меня в моей постели, пока я её искал. Я поднялся по лестнице на крыльцо быстрее, чем когда-либо в своей жизни, но что-то привлекло моё внимание. В углу, на ступеньках моего крыльца, в тени большого горшка с цветами Ноны, свернувшись калачиком, лежала Чарли. Она дрожала и была очень холодной на ощупь, несмотря на то, что ночь была теплой. И тогда я сразу понял, что должен позволить ей сделать то, что она хочет, или я, вероятно, её потеряю.

Нона знала, что с Чарли что-то происходит, но она считала, что это из-за отца девочки, которого для Ноны не существовало. Я хочу, чтобы его не было вообще.

В школьном кафетерии сегодня шумно. Не знаю, всегда ли здесь так шумно, но сегодня кажется, что очень. Думаю, Чарли тоже это ощущает, потому что она уткнулась в меня. Я целую её в макушку и вдыхаю сладкий аромат её шампуня. Запах как у младенцев или что-то вроде того.

– Ты в порядке?

Она поднимает голову и смотрит на меня, и я замечаю темные круги у неё под глазами, которые не видел раньше.

– Я больше не хочу этого делать, – бормочет она.

Я вздыхаю, потому что я не хочу, чтобы она это терпела.

– Я знаю, Чарли.

– Я даже не хочу больше жить.

Я отпрянул, и на секунду подумал, что мне послышалось. Но когда я посмотрел в её темно-карие глаза, понял, насколько они потеряны. Она бросает меня.

– Не смей! Не смей, черт возьми, оставлять меня, Шарлотта!

– Не называй меня Шарлотта, – она качает головой и не останавливается. – Никогда не называй меня так. Он так меня зовет.

Я тянусь к ней и прижимаю её покрепче к себе, игнорируя взгляды, которыми нас окидывали, несмотря на то, что наши голоса были тихи среди шума других школьников.

– Прости. Я знал, что он тебя так называет. Прости. Просто ты меня пугаешь. Я напуган, Чарли.

– Я боюсь каждый день.

Твою мать. Она разбивает моё сердце.

– Я знаю. Но ты должна держаться. Давай прогуляем остаток дня. Я хочу показать тебе кое-что.

– Что? – она наклоняет голову и смотрит на меня отчаянными и потерянными глазами, которые умоляют меня спасти её.

Я встаю и собираю наш нетронутый обед, пихая всё, что могу, в сумку:

– Это сюрприз.

– Ты же знаешь, я ненавижу сюрпризы, – тяжело вздыхает она.

И это правда – ненавидит, но нуждается в ощущении восторга от сюрприза. Ей необходимо чувствовать себя живой.